У Яценко не было никакого состоянiя; онъ жилъ исключительно на жалованье, и сводить концы съ концами становилось все труднeе. Хотя Николай Петровичъ нисколько не былъ скупъ, съ женой, съ Витей уже бывали разговоры о расходахъ и о необходимости соблюдать строгую экономiю. Отъ этихъ разговоровъ Яценко испытывалъ чувство униженiя, которое тщетно пытался самъ себe объяснить. "Конечно, бeдность не порокъ, это и повторять смeшно... Но все-таки неловко, нeтъ, хуже, чeмъ неловко: прямо стыдно, что я, сeдой человeкъ, за двадцать пять лeтъ, работая какъ каторжникъ, не скопилъ ровно ничего... Тысячъ пятнадцать, пожалуй, можно было скопить, если-бъ жить разсчетливeй"... Впрочемъ, Николай Петровичъ всегда жилъ достаточно разсчетливо; да и трудно было жить иначе при его четырехтысячномъ жалованiи. "Теперь Наташа во всемъ себe отказываетъ, ни туалетовъ, ни драгоцeнностей, ничего у нея нeтъ",-- подумалъ печально Яценко,-- "вчера у Кременецкихъ всe были наряднeе, чeмъ она... Да и Витя не очень-то роскошествуетъ на пять рублей въ мeсяцъ"... Самъ Николай Петровичъ цeлый годъ не заказывалъ {83} себe платья, не покупалъ больше книгъ и старался быстрeе проходить мимо витринъ книжныхъ магазиновъ. Вернувшись осенью съ дачи, Наталья Михайловна предложила мужу отпустить горничную, а кухарку сдeлать "одной прислугой". Это предложенiе означало бы предeлъ бeдности, и Николай Петровичъ велeлъ женe "не выдумывать". Но цeны все росли, жалованья не прибавляли, и теперь Яценко ждалъ, что жена опять объ этомъ заговоритъ. Онъ тяжело вздохнулъ. "Развe къ антиквару зайти, отсюда два шага",-- пришла мысль Николаю Петровичу. У антиквара Яценко не боялся соблазновъ,-- такъ все тамъ было недоступно для него по цeнамъ. Но ему неловко было часто заходить въ магазинъ, гдe онъ никогда ничего не покупалъ.
Магазинъ этотъ въ послeднее время вошелъ въ моду. Въ двухъ густо заставленныхъ комнатахъ было все: гравюры, картины, фарфоръ, бездeлушки, книги. Всего больше было старинной мебели. Спросъ на все старинное росъ безпрерывно. "Журналъ красивой жизни" имeлъ въ обществe огромный успeхъ, и люди, желавшiе красиво жить, собирали трубки, табакерки, минiатюры, фарфоръ, коробочки, первыя изданiя книгъ, и дeлали на толкучемъ рынкe самыя изумительныя находки. Не было ни одного хорошаго дома, ни одного моднаго романа безъ корельской березы, рeзного дуба, "пузатыхъ комодовъ" и "золоченой гарнитуры" (полагалось говорить въ женскомъ родe: гарнитура). Двe мастерскiя спeшно изготовляли старинную мебель и наводили на нее "патину времени". Старыя доски обрабатывались щелокомъ, хромовыми солями, твердой щеткой и точильнымъ камнемъ, щели засыпались грязью, рваныя полосы шелка, выставленнаго надолго подъ дождь, прибивались ржавыми гвоздями,-- и {84} Александровскiя кресла, Екатерининскiе пуфы, Елизаветинскiе диваны радовали сердца любителей.
Въ магазинe у Яценко оказались знакомые, которыхъ онъ наканунe видeлъ на прiемe у Кременецкаго: помощникъ присяжнаго повeреннаго Фоминъ и князь Горенскiй. Молодой адвокатъ, то отступая на шагъ, то приближаясь, разсматривалъ висeвшiй на стeнe портретъ красивой дамы въ блeдно-зеленомъ платьe.
-- Не плохая, не плохая штучка... По моему, это Иванъ Никитинъ поздняго перiода,-- говорилъ Фоминъ.-- Есть въ этой фигурe какая-то пасторальная взволнованность Louis XV, правда, князь?.. Я голову на отсeченье дамъ, что это временъ Анны Iоанновны...
Фоминъ считалъ Людовика XV сыномъ Людовика XIV, а Анну Iоанновну нeмкой, не то курляндской, не то какой-то другой. Однако онъ собиралъ старинныя вещи и считался ихъ знатокомъ.
Кременецкiй въ салонныхъ разговорахъ, при случаe, рекомендовалъ Фомина, какъ "взыскателя старины, страстно въ нее влюбленнаго"... Семенъ Исидоровичъ и своего Николая Зафури купилъ по совeту Фомина. Мебель у Кременецкаго была style moderne, но онъ отдавалъ должное духу времени и, услышавъ отъ помощника о Николаe Зафури, сразу по интонацiи почувствовалъ, что, если этакую штуку предлагаютъ за двeсти пятьдесятъ рублей, нужно, не разговаривая, выложить деньги.
-- Есть, есть взволнованность,-- подтвердилъ князь, впрочемъ, вполнe равнодушно.
-- А, Николай Петровичъ,-- сказалъ Фоминъ, увидeвъ входившаго Яценко.-Тоже бываете въ этой обираловкe? {85}
-- Меня не очень-то оберутъ,-- отвeтилъ, улыбаясь, слeдователь.-Картины покупаете, Платонъ Ивановичъ?
-- Платонъ Михайловичъ...
-- Простите, Платонъ Михайловичъ... Это вeдь въ "Горe отъ ума" Платонъ Михайловичъ?.. Картины покупаете? -- повторилъ Николай Петровичъ.
-- Нынче ничего не куплю. А вотъ на дняхъ купилъ, и за гроши, за триста рублей, Андрея Матвeева, ni plus ni moins! Entre nous soit dit, j'ai roule' le bonhomme,-- сказалъ Фоминъ, показывая глазами на подходившаго антиквара. Николай Петровичъ нахмурился: онъ никогда не слышалъ объ Андреe Матвeевe, и триста рублей для него отнюдь не были грошами. Впрочемъ, онъ догадывался, что это не гроши и для Фомина. Молодой адвокатъ очень не нравился Николаю Петровичу. "И очень ужъ изъ себя плюгавый, какъ, кажется, почти всe они, эстеты",-- неожиданно обобщилъ Яценко.
-- Ваше Превосходительство, давно къ намъ не захаживали,-- сказалъ слeдователю хозяинъ, сутуловатый и кривой человeкъ въ запыленномъ пиджакe, съ узенькимъ, съeхавшимъ на бокъ чернымъ галстукомъ.
-- Что жъ у васъ время отнимать? Вeдь вы знаете, я ничего не покупаю: не по карману.
-- Зачeмъ покупать? Покупать не обязательно. Всегда рады такому гостю. Иной разъ намъ и продавать не хочется. Вотъ Платону Михайловичу все чуть не даромъ отдаю...
-- Знаемъ мы васъ,-- сказалъ Фоминъ, очень довольный.
На лицe у хозяина появилась хитрая улыбки.
-- Какъ Ваше Превосходительство заняты сейчасъ однимъ дeломъ, въ газетахъ пишутъ,-- {86} сказалъ онъ,-- то разрeшите обратить вниманiе на эту штучку.
Онъ снялъ съ полки тяжелый серебряный канделябръ и не безъ труда поставилъ его на столъ.
-- Въ чемъ дeло?
-- Это шандалъ изъ того дома, гдe былъ, сказываютъ газеты, убитъ господинъ Фишеръ. Домъ этотъ принадлежалъ господамъ Баратаевымъ, угасшiй дворянскiй родъ. Я купилъ шандалъ на аукцiонe, года четыре будетъ тому назадъ, у послeдняго въ родe по женской линiи. Какъ этотъ домъ достался купцу, тотъ этажъ надстроилъ и весь домъ разбилъ на квартиры, такъ что отъ него, проще говоря, ничего не осталось. А прекраснeйшiй былъ домъ..
-- Вотъ какъ,-- съ удивленiемъ сказалъ Яценко.
-- Это какiе же Баратаевы? -- озабоченно спросилъ князя Фоминъ.-Баратаевы, какъ Фомины, есть настоящiе и не настоящiе...
-- А кто ихъ знаетъ, я его пачпорта не видeлъ,-- сказалъ князь. Фоминъ подумалъ, что слово "пачпортъ" нужно будетъ усвоить: князь, какъ его предки, говорилъ "пачпортъ", "гошпиталь", "скрыпка".
-- Теперь Баратаевыхъ больше никакихъ нeтъ,-- пояснилъ хозяинъ.
-- Интересное это дeло Фишера и характерное,-- сказалъ князь.-Характерное для упадочной эпохи и для строя, въ которомъ мы живемъ.
-- Я нашъ строй не защищаю,-- сказалъ Яценко,-- но при чемъ же онъ, собственно, въ этомъ дeлe?