Муся часто выeзжала въ театръ. Въ театрахъ тоже шли очень веселыя пьесы,-- гдe "Наша содержанка", гдe "Веселая вдова", гдe "Любовь... и черти... и цвeты". Послe спектакля она нерeдко заставала дома гостей. Ужинали въ два часа ночи "чeмъ Богъ послалъ", какъ неизмeнно говорилъ Кременецкiй, въ дeйствительности очень хорошо. Кружокъ Муси имeлъ текучiй составъ и часто совершенно измeнялся въ теченiе года. Теперь въ него входили преимущественно участники ихъ любительскаго спектакля. Молодежь собиралась отдeльно,-- мостомъ между нею и старшими былъ князь Горенскiй. Къ старшимъ Муся рeдко выходила надолго и въ своемъ кружкe, когда ее звали {340} въ гостиную къ Тамарe Матвeевнe, со вздохомъ, закатывая глаза, терла пальцемъ щеку, что по парижски должно было означать "La barbe!" (Муся знала argot лучше уроженцевъ Монмартра). Для нeкоторыхъ старшихъ она, впрочемъ, дeлала исключенiе, въ особенности для Брауна: почему-то онъ ее интересовалъ и даже немного безпокоилъ.
Зимой въ комнатe Муси, по ея просьбe, былъ поставленъ отдeльный телефонъ. Аппаратъ стоялъ на письменномъ столe, такъ что Муся могла разговаривать, сидя въ своемъ любимомъ атласномъ креслe. Телефонные разговоры позднимъ вечеромъ, когда въ домe и на улицe устанавливалась тишина, стали новымъ удовольствiемъ Муси. Безъ всякаго дeла она вызывала -кого было можно -- въ двeнадцатомъ, въ первомъ часу ночи, и болтала подолгу, часто дурача собесeдника. Она по телефону говорила негромко, особенно отчетливо, и ей прiятно было слушать красивый, выразительный звукъ своего голоса. Что-то въ этомъ напоминало хорошiй модный театръ.
Какъ-то разъ, набравшись храбрости, Муся вызвала по телефону Клервилля. Она давно собиралась пригласить его на банкетъ. Кружку Муси было отведено мeсто въ концe послeдняго бокового стола. Этимъ подчеркивалось, что они свои люди и что для нихъ, въ отличiе отъ остальной публики, не могло имeть значенiя, гдe сидeть. Муся шутливо называла ихъ "Камчаткой". Разумeется, для нея самой мeсто было отведено тамъ же, а не рядомъ съ родителями, какъ предлагала Тамара Матвeевна.-- "И вотъ еще что, друзья мои",-- объявила Муся незадолго до праздника,-- "такъ какъ -- между нами -- будетъ, вeрно, очень скучно, то мы оттуда eдемъ всe на острова! Идетъ?" Это предложенiе было немедленно принято; Никоновъ взялъ на себя заказать тройки,-- по просьбe {341} дамъ, не розвальни, а обыкновенныя четырехмeстныя сани. Тамара Матвeевна вначалe слабо возражала, что не совсeмъ прилично eхать на острова дочери съ банкета въ честь отца: гораздо лучше было бы имъ втроемъ вернуться изъ ресторана домой и еще потомъ посидeть немного, поболтать, обмeняться впечатлeнiями въ семейномъ кругу. Но перспектива обмeна впечатлeньями въ семейномъ кругу не соблазнила Мусю, и Тамара Матвeевна уступила.
-- Можетъ быть, тогда и Нещеретовъ съ вами поeдетъ? -- вскользь небрежно освeдомилась она.
-- Нeтъ, Нещеретовъ съ нами не поeдетъ,-- сердито отвeтила Муся.
-- Вотъ ты хочешь сидeть на банкетe Богъ знаетъ гдe... Если ужъ не съ нами, то не лучше ли тебe отвести двадцать второй номеръ? Онъ еще свободенъ, это рядомъ съ Аркадiемъ Николаевичемъ... Онъ такой прiятный собесeдникъ, а?
Муся хотeла было огрызнуться, но ей пришло въ голову, что Клервилля никакъ нельзя будетъ посадить съ молодежью на Камчатку. "Какъ я раньше не сообразила!" -- съ досадой подумала она.
-- Нeтъ, двадцать второго номера я не хочу, -- сказала Муся.-- Но мы дeйствительно неудачно выбрали мeсто... Я думаю, намъ лучше быть за первымъ столомъ. Такъ въ самомъ дeлe будетъ приличнeе, я скажу Фомину.
Въ этотъ вечеръ Муся вернулась домой раньше обычнаго, въ одиннадцать. Перебирая бумаги въ ящикe, она наткнулась на старый иллюстрированный проспектъ пароходнаго общества, какъ-то сохранившiйся у нея отъ поeздки заграницу передъ войною. Муся разсeянно его перелистала. На палубe въ креслахъ сидeли рядомъ молодой человeкъ и дама. Передъ ними на столикe стояли {342} бокалы, бутылка въ ведеркe со льдомъ. Изумительно одeтый молодой человeкъ держалъ сигару въ рукe съ изумительно отдeланными ногтями, влюбленно глядя на изумительно одeтую даму. Вдали виднeлся берегъ, какiе-то пышные сады, замки... Мусю внезапно охватило страстное желанiе быть женой Клервилля, путешествовать на роскошномъ пароходe, пить шампанское, говорить по англiйски. "Ахъ, Боже мой, если бы кончилась эта проклятая бойня!" -- въ сотый разъ подумала она съ тоскою. Муся положила проспектъ и, замирая отъ волненья, вызвала гостиницу "Паласъ". Клервилль былъ у себя въ номерe. По первымъ его словамъ -- голосъ его звучалъ въ аппаратe такъ странно-непривычно, -- Муся почувствовала, что онъ не "шокированъ", что онъ счастливъ...
-- ...Да, непремeнно прieзжайте,-- говорила она, понижая голосъ почти до шопота.-- Будутъ политическiя рeчи, это навeрное васъ интересуетъ.
Въ ту же секунду Муся инстинктомъ почувствовала, что поступила неосторожно. Ея послeднiя слова встревожили Клервилля. Онъ смущенно объяснилъ, что, въ такомъ случаe, ему, какъ иностранному офицеру и гостю въ Россiи, лучше было бы не идти. Муся заговорила быстро и сбивчиво, забывъ о модуляцiяхъ голоса. Она объяснила Клервиллю, что никакого политическаго характера банкетъ, конечно, имeть не будетъ:
-- Вы догадываетесь, что иначе я бы васъ и не приглашала... Я прекрасно понимаю, что вы не можете участвовать въ нашихъ политическихъ манифестацiяхъ... Нeтъ, будьте совершенно спокойны, Вивiанъ, я ручаюсь вамъ,-- говорила она, съ наслажденьемъ называя его по имени. _ Нeтъ, вы должны, должны прiйти... Впрочемъ, можетъ быть, вы просто не хотите?.. Тогда я, конечно, не настаиваю, если вамъ скучно?.. {343}
Клервилль сказалъ, что будетъ непремeнно, и просилъ посадить его рядомъ съ ней.
-- Я плохо говорю по русски и мнe такъ, такъ хочется сидeть съ вами...
Муся обeщала исполнить его желанiе, "если только будетъ какая-нибудь возможность".
Они простились, чувствуя съ волненiемъ, какъ ихъ сблизилъ этотъ ночной разговоръ по телефону. Муся положила ручку аппарата, встала и прошлась по комнатe. Счастье заливало, переполняло ея душу. Ей казалось, что никакiя описывавшiяся въ романахъ ivresses не могли бы ей доставить большаго наслажденiя, чeмъ этотъ незначительный разговоръ, при которомъ ничего не было сказано. Муся подошла къ пiанино и почти безсознательно, какъ въ тотъ вечеръ знакомства съ Клервиллемъ и Брауномъ (почему-то она вспомнила и о немъ), взяла нeсколько аккордовъ, чуть слышно повторяя слова: "E voi -- o fiori -- dall' olezzo sottile -- vi faccia -- tutti -- aprire -- la mia man maledetta!.."
Майоръ Клервилль весь этотъ вечеръ провелъ у себя въ номерe за чтенiемъ "Братьевъ Карамазовыхъ", иногда отрываясь отъ книги, чтобъ закурить свою Gold Flake. Въ комнатe было тепло, однако радiаторъ не замeнялъ настоящаго жарко растопленнаго камина. Удобствъ жизни, того, что иностранцы называли комфортомъ и считали достоянiемъ Англiи, въ Петербургe было, пожалуй, больше, чeмъ въ Лондонe. Но уюта, спокойствiя не было вовсе, какъ не было ихъ въ этой необыкновенной, мучительной книгe.
Клервилль читалъ Достоевскаго и прежде, до войны: въ томъ кругу, въ которомъ онъ жилъ, это съ нeкоторыхъ поръ было обязательно. Онъ и выполнилъ долгъ, какъ раньше, въ школe, прочелъ {344} Шекспира: съ тeмъ, чтобы навсегда отдeлаться и запомнить наиболeе знаменитыя фразы. Къ жизни Клервилля Достоевскiй никакого отношенiя имeть не могъ. Многое въ его книгахъ было непонятно Клервиллю; кое-что казалось ему невозможнымъ и неприличнымъ. Нацiональный англiйскiй писатель не избралъ бы героемъ убiйцу, героиней проститутку; студентъ Оксфордскаго университета не могъ бы убить старуху-процентщицу, да еще ради нeсколькихъ фунтовъ стерлинговъ. Клервилль былъ уменъ, получилъ хорошее образованiе, немало видeлъ на своемъ вeку и зналъ, что жизнь не совсeмъ такова, какою она описана въ любимыхъ англiйскихъ книгахъ. Но все же для него убiйцы и грабители составляли достоянiе "детективныхъ" романовъ,-- тамъ онъ ихъ принималъ охотно. Достоевскiй защищалъ дeло униженныхъ и оскорбленныхъ,-- Клервилль искренно этому сочувствовалъ и не видeлъ въ этомъ особенности русскаго писателя: такова была традицiя Диккенса. Самъ Клервилль, кромe профессiональной своей работы, кромe увлеченiя спортомъ и искусствомъ, интересовался общественными вопросами и даже спецiально изучалъ дeло внeшкольнаго образованiя. Онъ понималъ, что можно быть недовольнымъ консервативной партiей, можно ставить себe цeлью переходъ власти къ партiи либеральной или даже соцiалистической. Но знаменитая страница о джентльмэнe съ насмeшливой физiономiей, который, по установленiи всеобщаго счастья на землe, вдругъ ни съ того, ни съ сего разрушитъ хрустальный дворецъ, столкнетъ разомъ къ чорту все земное благополучiе единственно съ той цeлью, чтобы опять пожить по своей волe,-страница эта была ему непонятна: онъ чувствовалъ вдобавокъ, что Достоевскiй, ужасаясь и возмущаясь, вмeстe съ тeмъ въ {345} душe чуть-чуть гордится широтой натуры джентльмэна съ насмeшливой физiономiей. Клервилль искренно восторгался "Легендой о великомъ инквизиторe", могъ бы назвать въ англiйской, во французской литературe книги, до нeкоторой степени предвосхищающiя идею легенды. Однако, его коробило и даже оскорбляло, что высокiя философскiя и религiозныя мысли высказывались въ какомъ-то кабакe, страннымъ человeкомъ -- не то отцеубiйцей, не то подстрекателемъ къ убiйству... Это чтенiе досталось Клервиллю нелегко и онъ былъ искренно радъ, когда со спокойной совeстью, съ надлежащей долей восхищенiя отложилъ въ сторону обязательныя книги Достоевскаго.