-- Что? Боленъ? -- кричалъ онъ по телефону. -- Ну, разумeется, пустяки... Событiя-то каковы, а? Давно пора убрать всeхъ этихъ швабовъ и германофиловъ!.. Что?.. Сердечно поздравьте Николая Петровича... Какъ съ чeмъ?.. Уберемъ господъ Штюрмеровъ и всeмъ народомъ дружно возьмемся за войну... Да, впряжемся съ новой силой!.. Армiя должна сказать свое слово... А?.. Что?.. Кто говоритъ?
Натальe Михайловнe помнилось, что Штюрмеръ ушелъ и что у власти находятся люди съ русскими фамилiями. Но желанiе понять {426} происходившiя событiя, какъ патрiотическiй бунтъ армiи противъ германофиловъ, было, видимо, слишкомъ сильно въ Артамоновe. Въ эту минуту съ нимъ соединили кого-то еще. Наталья Михайловна услышала новый взрывъ восторженныхъ рeчей Владимiра Ивановича. Она повeсила трубку и радостно пошла передавать поздравленiя мужу.
Все было бы хорошо, если-бъ не Витя. Съ нимъ съ утра произошелъ непрiятный разговоръ, и отъ атмосферы предыдущаго вечера осталось немного. Наталья Михайловна рeшительно заявила, что только сумасшедшiй человeкъ можетъ въ такое время выходить на улицу. Витя не менeе рeшительно отвeтилъ, что, если всe такъ будутъ разсуждать, некому будетъ вести борьбу.
-- Обязанность каждаго гражданина прiобщиться къ дeлу и принять въ немъ личное участiе, -- горячо сказалъ онъ.
По существу Наталья Михайловна ничего возразить не могла, однако заперла на замокъ мeховую шапку сына. Это не помогло. Витя, въ послeднiе мeсяцы отбившiйся отъ рукъ, ушелъ изъ дому тайкомъ въ лeтней шляпe. Николай Петровичъ, въ отвeтъ на страстную жалобу жены, сказалъ ей, что понимаетъ сына,-- Наталья Михайловна только махнула рукой. Впрочемъ, теперь по близости отъ ихъ квартиры стрeльбы не было слышно, и это ослабляло ея тревогу. Но телефоны приносилъ все болeе грозный извeстiя. Въ разныхъ частяхъ города дeйствовали пулеметы. Нeкоторые, прiукрашивая, даже говорили: "идутъ бои",-- совсeмъ какъ въ сообщенiяхъ ставки. Къ удивленiю Натальи Михайловны, почти всe знакомые, къ которымъ она звонила за свeдeнiями, оказывались у себя дома. Позвонила она и къ Кременецкимъ, и оттуда ей, въ томъ же тревожно-восторженномъ тонe, сообщили новости, шедшiя {427} прямо отъ князя Горенскаго. Въ войскахъ настроенье явно сочувственное Государственной Думe, ждутъ съ минуты на минуту ихъ перехода на сторону революцiи,-- Наталья Михайловна тутъ впервые услышала, въ примeненiи къ происходившимъ событiямъ, слово "революцiя", брошенное твердо, какъ самое естественное.
-- Ну, слава Богу! -- сказала она и подeлилась съ Тамарой Матвeевной своей тревогой. Узнавъ, что Витя ушелъ изъ дому, Тамара Матвeевна, воплощенная доброта, ахнула.
-- Но какъ же вы его отпустили? Господи!.. Всe сидятъ дома... Я...
Тамара Матвeевна чуть не сказала, что она утромъ прямо вцeпилась въ Семена Исидоровича, который р?в?а?л?с?я въ Государственную Думу. "Именно теперь ты долженъ беречь себя... Теперь такiе люди, какъ ты, особенно нужны Россiи!" -- сказала она мужу. Семенъ Исидоровичъ уступилъ, но почти не отходилъ отъ телефона, безпрерывно сносясь съ извeстнeйшими людьми столицы.
-- Да что же можно было сдeлать? Онъ тайкомъ удралъ... Ошалeлъ мальчишка, не въ чуланъ же было его запереть! -- сказала въ отчаянiя Наталья Михайловна, тревога которой опять усилилась отъ словъ Тамары Матвeевны.
-- Ну, Богъ дастъ, ничего не случится. Но когда онъ вернется, заприте вы его и не выпускайте. Это безумiе!..
-- Милая,-- умоляющимъ тономъ сказала Наталья Михайловна,-- я ему велю позвонить вамъ. Скажите вы ему, ради Бога!.. Пусть ему Муся скажетъ, она имeетъ на него влiянiе... Спасибо, родная. Ну, прощайте... Господи!..
Витя опять вернулся вполнe благополучно и даже побeдителемъ, но видъ у него былъ измученный и потрясенный, хоть торжествующiй. На {428} этотъ разъ онъ принималъ участiе въ огромномъ уличномъ митингe на Невскомъ Проспектe, у зданiя Городской Думы. На митингe этомъ произносились такiя рeчи, отъ которыхъ, въ передачe Вити, у Натальи Михайловны остановилось сердце. Появилась полицiя. Въ толпe запeли одновременно "Марсельезу" и "Вихри враждебные". Произошло столкновенiе. Откуда-то раздался выстрeлъ, и тотчасъ затрещали пулеметы. Всe бросились вразсыпную. На глазахъ у Вити свалилось нeсколько человeкъ. Витя весь дрожалъ, разсказывая, хоть старался с?п?о?к?о?й?н?о ?у?л?ы?б?а?т?ь?с?я. Онъ подумывалъ о томъ, чтобы обзавестись оружiемъ; у него даже былъ на примeтe револьверъ, "правда, не браунингъ и не парабеллюмъ, а Смитъ-Вессонъ, но хорошiй и большого калибра". Наталья Михайловна съ ужасомъ слушала сына. Теперь ей все было безразлично, лишь бы кончились такiя дeла и вернулась спокойная жизнь. Она сказала Витe, что Муся Кременецкая звонила по телефону и просила ее вызвать. Витя немедленно это сдeлалъ. Муся подошла къ аппарату, выслушала его разсказъ и прочла ему наставленiе.
-- Да, да, если вы хоть немного обо мнe думаете,-- сказала она и тотчасъ поправилась,-- о насъ всeхъ, о вашихъ родителяхъ... Вы уже исполнили свой долгъ и довольно. Сдeлайте это для меня, Витя, если вы не думаете о себe.
Необыкновенно тронутый и взволнованный ея словами, Витя обeщалъ больше не выходить изъ дому, пока все немного не успокоится. "Нeтъ, ничего съ Клервиллемъ не было",-- подумалъ онъ, и душа его зажглась радостью. Онъ сдержалъ слово. На улицахъ пальба грохотала день и ночь. Въ сосeднемъ домe разгромили квартиру какого-то генерала. Объ этомъ, съ тeмъ же торжествующимъ, даже нeсколько вызывающимъ {429} видомъ, разсказывала господамъ Маруся. Однако въ домe Яценко стало спокойнeе. Николай Петровичъ всталъ съ постели и обeдалъ съ семьей, Обeдъ былъ источникомъ веселья. Подавали то, что можно было найти въ кладовой, да еще въ сосeдней лавкe, открывавшейся иногда часа на два: шпроты, "альбертики", ветчину, варенье.
Затeмъ стрeльба ослабeла. Стали приходить прiятели, знакомые; среди нихъ были и такiе, фамилiи которыхъ не помнили хозяева. Зашелъ нотарiусъ, жившiй въ первомъ этажe дома, никогда до того у нихъ не бывавшiй. При встрeчe люди поздравляли другъ друга и обнимались, точно это былъ какой-то вновь установленный обрядъ. Сначала это показалось Яценко страннымъ и неестественнымъ; потомъ онъ привыкъ, первый обнималъ друзей и чуть не обнялся съ нотарiусомъ. Николай Петровичъ былъ совершенно здоровъ и собирался выйти, но не зналъ, куда отправиться: о службe не могло быть рeчи, идти "въ гости" не хотeлось.
Поздно вечеромъ Яценко сказали по телефону, что горитъ зданiе Суда. Это столь неожиданное извeстiе потрясло слeдователя. Онъ немедленно надeлъ шубу и вышелъ на улицу, несмотря на протесты и просьбы Натальи Михайловны.
XX.
Стрeльба затихла. На улицахъ было оживленiе необыкновенное. Толпы народа валили съ Невскаго по Литейному, по Надеждинской, по Знаменской. Шли и по мостовой, хотя было достаточно мeста на тротуарахъ. Яценко вглядывался въ проходившихъ людей и не узнавалъ петербургской толпы. Одни шли, какъ на сценe статисты {430} во время побeднаго марша, другiе -- такъ, точно неслись куда-то на крыльяхъ. Восторженное волненiе выражалось на всeхъ лицахъ. У многихъ было даже м?о?л?и?т?в?е?н?н?о?е выраженiе, которое показалось Николаю Петровичу неестественнымъ. Онъ былъ человeкъ чрезвычайно искреннiй и не могъ оставаться долго въ состоянiи фальшивыхъ чувствъ.
Видъ этой толпы немного измeнилъ настроенiе Николая Петровича. Событiя по прежнему переполняли его душу радостью, но уже меньше, чeмъ дома. Онъ еще неясно сознавалъ эту перемeну и нeсколько ея стыдился. "Нельзя быть впечатлительнымъ, какъ нервная дама!" -- сказалъ себe Яценко.-- "Всe радуются освобожденiю страны и совершенно правы. Сбылась мечта декабристовъ, мечта десятка поколeнiй... Но все-таки что-то не то... Вотъ и послe взятiя Перемышля такая же была радость на улицахъ -- искренняя и не совсeмъ искренняя.... Собственно настоящiй восторгъ можетъ быть только отъ событiй личныхъ",-- нерeшительно подумалъ онъ. Загораживая дорогу Николаю Петровичу, два человeка заключили другъ друга въ объятiя. Онъ раздраженно на нихъ взглянулъ, пытаясь короткими шажками обойти ихъ то справа, то слeва.