— Кто же он, твой дед?
— Аполлона Остаповича Вовгуру знаешь?
— Нет.
— И знаменитого «медвежатника» по кличке Баритон не знаешь?
— «Медвежатника»? Это еще что за зверь?
— Молодец! Так ты и должен отвечать. Тебе легко поверить — искренно говоришь.
— Ну, хватит морочить мне голову, — отрубил Демид и, приглядевшись повнимательнее к девушке, внезапно улыбнулся. — Подожди-ка, а я тебя вроде бы знаю.
— В этом нет ничего удивительного. В одну школу ходили.
Теперь у Демида как пелена с глаз упала: он ясно представил себе хорошенькую высокую девчонку в школьной форме. Была она скромной, тихой, и узнать ее в этой крале было просто невозможно.
— Припомнил, — сказал Демид. — Но все-таки, может, скажешь, чем обязан?
— Мой дед умирает и хочет тебя видеть.
— Зачем я ему понадобился?
— Дед очень просил. Он умирает…
Демид посмотрел на девушку, ничего не понимая. Вызывала она в нем противоречивые чувства: с одной стороны, обиду и раздражение от откровенно нахального тона, каким она вела разговор, с другой стороны, вроде бы сочувствие и симпатию. К тому же стало интересно: почему какому-то «медвежатнику» Баритону, вовсе незнакомому Демиду Хоролу, понадобилось увидеть его перед смертью?
— Тебя как зовут?
— Лариса Вовгура. А тебя Демид? Смешное имя. В Беринговом проливе есть острова Диомида. Один наш, другой американский. Ты тоже такой половинчатый? Ну, ладно, не злись. Идем. И не вздумай отказываться: дед хочет тебе что-то про твоего отца рассказать.
— Про отца? — вздрогнул Демид.
— Вот именно. И ты будешь последним идиотом, если не пойдешь и не узнаешь, что он тебе хочет сказать перед смертью. Потом локти станешь кусать, да поздно будет. Когда такой человек умирает, не прийти к нему просто невозможно!
— Что он знает о моем отце?
— Он тебе это сам скажет.
— Придется идти.
— Если бы не дед, никогда бы ты меня здесь не увидел, — сказала Лариса. — Недостоин, понимаешь?
— Вот что правда, то правда, — легко согласился юноша, и девушка почему-то обиделась:
— Ты еще не раз пожалеешь о своих словах.
Он окинул взглядом свою комнату, которая ему всегда нравилась, и неожиданно признался.
— Ты права: мрачная у меня пещера.
Лариса вновь оглядела комнату, задержалась взглядом на переплетениях железной решетки и спросила:
— А решетка у тебя зачем? К тюремной жизни привыкаешь?
— Угадала, — ответил Демид. — Далеко нам идти?
— Нет рядом, за углом.
На улице горячо припекало солнце. Клены, ясени, каштаны налились буйной зеленой силой. Где-то совсем близко приглушенно шумел Брест-Литовский проспект.
— Славно тут у нас, — сказал юноша.
— Не вижу ничего хорошего, — ответила Лариса.
Она с вызовом тряхнула головой, густые блестящие волосы, схваченные пластмассовой приколкой, качнулись тяжелой волной.
— Нам сюда.
Они свернули с Фабричной улицы за угол и очутились перед большим, трехэтажным домом, построенным, очевидно, еще до революции.
Лариса открыла дверь: «Проходи». Небольшой темный коридор, заставленный какими-то сундуками и старыми чемоданами, напомнил Демиду его собственную коммунальную квартиру.
Девушка уверенно, не постучав, толкнула дверь и сказала:
— Ну вот, дедушка, я его привела.
— Спасибо, — послышался в ответ могучий старческий бас. Демид невольно отметил, что такой голос вряд ли мог принадлежать человеку, который собирался покинуть этот бренный мир, и потому недоверчиво взглянул на Ларису. Накрашенные губы девушки сейчас приобрели естественный оттенок (когда она успела стереть помаду?), и от этого лицо ее стало милым, знакомым, детским. Теперь Демид узнал бы ее с первого взгляда. Внучка, видно, побаивалась своего деда. Демид вошел в комнату, освещенную двумя большими, полными солнца окнами.
На кровати лежал человек могучего телосложения, даже укрытый одеялом, он казался великаном. С первого взгляда Демид не рассмотрел лица лежащего, скрытого огромной копной волос, из-под которой смотрели черные, большие, горячечно блестевшие глаза, цепко нацеленные на вошедшего. И еще поразили юношу руки больного, лежавшие поверх одеяла, молодые руки с тонкими, гибкими, длинными пальцами, с едва заметно припухшими от старости суставами, аккуратно подпиленными ногтями.
— Ну, здравствуй, — сказал дед, — давай знакомиться… — И он назвал свое имя.