— Но ведь вашу мать звали Сарой, правильно? — вконец сбитая с толку, спросила я.
Он кивнул.
— Да, правильно. Ее звали Сара Дюфэр.
— Вот именно, Сара Дюфэр. Это она, — с горячностью воскликнула я. — Или, точнее, Сара Старжински.
Я ожидала, что он хоть как-то отреагирует на мои слова.
— Простите? — повторил он, удивленно приподнимая брови. — Сара… кто?
— Старжински. Это девичья фамилия вашей матери.
Уильям Рейнсферд смотрел на меня, выпятив подбородок.
— Девичья фамилия моей матер Дюфэр.
В голове у меня звенел тревожный колокольчик. Что-то здесь было не так. Похоже, он ничего не знал.
У меня еще оставалось время уйти, просто уйти, а не разбивать жизнь этого человека на мелкие кусочки.
Я выдавила совершенно идиотскую, жизнерадостную улыбку, пробормотала что-то о том, что произошла явная ошибка, и отодвинула свой стул на несколько дюймов от стола, ненавязчиво давая Зое понять, что с десертом пора заканчивать. Я еще раз извинилась, что отняла у него столько времени. Я встала со стула. Он последовал моему примеру.
— Я думаю, что вы имели в виду не ту Сару, — улыбаясь, заявил он. — Но это не имеет значения. Желаю вам хорошо отдохнуть здесь, в Лукке. Я был рад познакомиться с вами.
Прежде чем я успела вымолвить хоть слово в ответ, Зоя сунула руку в мою сумочку и протянула ему что-то.
Уильям Рейнсферд опустил взгляд и посмотрел на фотографию маленькой девочки с желтой звездой на груди.
— Это ваша мать? — тоненьким голоском спросила Зоя.
Казалось, вокруг нас все замерло. С оживленной дорожки не доносилось ни звука. Даже птицы, похоже, перестали чирикать. Осталась только невыносимая жара. И молчание. И тишина.
— Господи… — произнес он.
И тяжело опустился на стул.
___
Фотография лежала между нами на столике. Уильям Рейнсферд все время переводил взгляд с нее на меня и обратно. Он несколько раз прочитал надпись на обороте, и с лица его не сходило изумленное выражение. Он явно не верил своим глазам.
— Этот ребенок очень похож на мою мать в детстве, — сказал он наконец. — Этого я не стану отрицать.
Мы с Зоей хранили молчание.
— Я не понимаю. Этого не может быть. Это невозможно.
Он нервно потер руки. Я заметила у него на пальце серебряное обручальное кольцо. Пальцы у него были длинные и тонкие.
— Звезда… — Он все еще качал головой. — Звезда у нее на груди…
Могло ли быть так, что этот мужчина ничего не знает о прошлом своей матери? О ее религии? Могло ли быть так, что Сара вообще ни о чем не рассказывала Рейнсфердам?
Глядя в его растерянное лицо, видя его волнение и смятение, я поняла, что знаю ответ. Сара ничего не сказала им. Она ничего не рассказала им о своем детстве, о своем происхождении, о своем вероисповедании. Она полностью порвала с кошмарным прошлым.
Мне вдруг остро захотелось уйти отсюда. Оказаться как можно дальше от этого города, от этой страны, от непонимания этого мужчины. Неужели я оказалась настолько слепа? Неужели я не могла предугадать, чем все это кончится? Ведь не один раз мне приходило в голову, что Сара могла сохранить свое прошлое в тайне. Уж слишком много ей пришлось пережить, слишком много горя и страданий вынести. Вот почему она перестала писать Дюфэрам. Вот почему ни слова не сказала сыну о том, кто она такая на самом деле. В Америке она хотела начать новую жизнь.
А я, ничтоже сумняшеся, явилась сюда, чтобы открыть этому человеку страшную правду, поневоле став вестницей несчастья и горя.
Уильям Рейнсферд подтолкнул фотографию ко мне, и губы его превратились в тонкую линию.
— Для чего вы приехали сюда? — прошептал он.
В горле у меня пересохло.
— Вы приехали сюда, чтобы сказать, что моя мать была не тем человеком, которого я знал? Что она оказалась замешана в какую-то трагедию? Вы для этого сюда приехали?
Я почувствовала, как у меня задрожали ноги. Не так я себе все это представляла, совсем не так. Я ожидала увидеть боль, печаль, тоску. Но я не ожидала столкнуться с его гневом.
— Я думала, вы знаете, — промямлила я. — Я приехала сюда потому, что моя семья помнит о том, что ей пришлось пережить тогда, в сорок втором году. Вот почему я здесь.
Он снова покачал головой, дрожащей рукой провел по волосам. Его темные очки с дребезжанием свалились на столик.
— Нет, — выдохнул он. — Нет. Нет, нет. Это безумие. Моя мать была француженкой. Ее фамилия Дюфэр. Она родилась в Орлеане. Она потеряла родителей во время войны. У нее не было братьев. И у нее не осталось семьи. Она никогда не жила в Париже, на этой вашей рю де Сантонь. Эта маленькая еврейская девочка — это не она, это не может быть она. Вы все это выдумали.