– Папа, – сказала она, – сколько мы здесь пробудем?
– Не знаю, милая.
– А почему мы тут?
Она положила руку на желтую звезду, пришитую к ее груди.
– Все из-за этого, да? – сказала она. – Такая здесь у всех.
Отец грустно улыбнулся:
– Да, все из-за этого.
Девочка нахмурилась:
– Это несправедливо, Папа, – проговорила она сквозь зубы. – Это несправедливо!
Он обнял ее и ласково прошептал ее имя.
– Да, моя радость, ты права, это несправедливо.
Она села к нему на колени, прижавшись щекой к желтой звезде на его куртке.
Месяц назад мать пришила такие звезды на всю их одежду. Кроме вещей младшего брата. Незадолго до этого на их удостоверения личности поставили печать «Еврей» или «Еврейка». Потом оказалось, что есть много чего, на что они больше не имеют права. Играть в сквере. Кататься на велосипеде. Ходить в кино. В театр. В ресторан. В бассейн. Брать книги в библиотеке.
Она видела, как повсюду появляются надписи: «Евреям запрещено». А на дверях мастерской, где работал отец, надпись гласила: «Еврейское предприятие». Маме приходилось ходить за покупками после четырех дня, когда в магазинах уже ничего не оставалось из-за продуктовых карточек. В метро они должны были ездить только в последнем вагоне. И возвращаться домой до наступления комендантского часа, и не выходить из дома до восхода солнца. Что еще им было позволено делать? Ничего. Ничего, подумала она.
Несправедливо. Так несправедливо. Почему? Почему они? Почему все это? Похоже, никто не в силах ей это объяснить.
Джошуа уже ждал в конференц-зале, попивая бурду, которую он считал кофе и обожал. Я поспешила войти и уселась между Бамбером, заведующим фотоотделом, и Алессандрой, заведующей отделом «Общество».
Зал выходил на улицу Мабёф с ее постоянным движением, в двух шагах от Елисейских Полей. Не самый любимый мой квартал – слишком много народа, слишком много показухи, – но я появлялась здесь каждый день, привыкнув прокладывать себе дорогу по широким пыльным тротуарам сквозь толпу туристов, неизменно толкающихся здесь в любое время дня вне зависимости от времени года.
Вот уже шесть лет я писала для американского еженедельника «Seine Scenes»[13]. Он выходил и как бумажное издание, и в интернет-версии. Я вела хронику событий, способных заинтересовать американцев, работающих за рубежом. Мне предписывалось давать «местный колорит» во всех областях, от общественной жизни до культурной – выставки, фильмы, рестораны, книги, – не забывая о предстоящих президентских выборах.
На самом деле работа была не из легких. Сроки были самые сжатые, а Джошуа отличался деспотизмом. Я хорошо к нему относилась, и все-таки он был настоящим тираном. Из тех шефов, которые отказываются принимать во внимание личную жизнь, браки, детей. Если сотрудница беременела, она становилась невидимкой. Если мать должна была остаться дома с больным ребенком, он испепелял ее взглядом. Однако у него был острый глаз, настоящий издательский талант и потрясающий дар улавливать момент. Мы склонялись перед ним, а стоило ему повернуться спиной – стенали, но работали на износ. Лет пятидесяти, родившийся и выросший в Нью-Йорке, вот уже десять лет живущий в Париже, Джошуа имел добродушный вид, которому категорически не стоило доверять. У него было вытянутое лицо и нависающие веки. Но едва он открывал рот, как становилось ясно, что говорит непререкаемый шеф. Его слушали. И никто не осмеливался его перебивать.
Бамбер был из Лондона, ему не исполнилось еще и тридцати. Он нависал каланчой в метр восемьдесят с лишком, носил очки с сиреневыми стеклами, множество пирсингов и красил волосы в оранжевый цвет. Ему был присущ чисто британский изысканный юмор, который я находила совершенно неотразимым, хотя Джошуа редко его улавливал. К Бамберу я питала слабость. А еще он служил настоящей опорой в те дни, когда Джошуа бывал не в духе и срывал свое настроение на нас. Бамбер был надежным союзником.
Алессандра была наполовину итальянкой с идеальной кожей и ненасытными амбициями. Красивая девушка с блестящими черными вьющимися волосами и ровно теми пухленькими губками, от которых мужчины дуреют на глазах. Я так и не смогла разобраться, люблю я ее или нет. Она была вдвое младше меня, а зарабатывала уже столько же, хотя мое имя появилось в выходных данных журнала гораздо раньше, чем ее.