От дружного хохота их родителей город вздрогнул, как от девятибалльного подземного толчка. Слишком долго пребывавшие среди людей, драконята, забыли, что грубые жестокие шутки, одно из любимейших развлечений их племени.
– Хорошо, хорошо! – сказала мама, отсмеявшись. – Мы не тронем вашу зверушку, пусть живёт. Я не разорву её на части. Сейчас не разорву. Но если я ещё раз увижу, как мои сыновья пытаются убить друг друга из-за человеческой девчонки, я это сделаю!
– Да никто никого не пытался сегодня убить, – проворчал Огнеплюй.
– Да? – удивился Драся. – А я подумал было, что это лучший способ отобрать у меня Анджелику. По-другому не получится!
– Не ершись! – фыркнул на него брат. – Я не собирался отбирать у тебя Анхе… То есть эту её частицу. Сам знаешь – если бы я захотел, то Анхе уже тогда была бы моей, но это было бы неправильно! А тебе хвост надрать следовало за то, что ты сделал с Анджеликой! Сколько девочка из-за тебя натерпелась, ты хоть представляешь?! Эх ты, беленький…
Огнеплюй накрыл крылом приунывшего Драсю и по-братски прижал к себе. Это означало и покровительство, и примирение, а потому, ещё минуту назад кипевший, словно чайник, младший, остыл и даже потёрся о плечо старшего шипастой головой.
Конфликт был исчерпан и отношения выяснены. Драконесса-мама хотела было что-то объявить, но тут город вздрогнул ещё раз! Большие и маленькие драконы переглянулись. Никто из них не делал ничего такого, что могло заставить этот мир подпрыгнуть, но, тем не менее…
К тому времени в пределах нескольких кварталов не осталось ни одного человека, как внутри домов, так и вне их. Полиция эвакуировала жителей и отвела свои силы подальше, между тем, как в город вступили армейские части, а по улицам ползли тяжёлые стальные черепахи на гусеничном ходу, снабжённые пушками, предназначенными для раскалывания брони из чугуна, стали и бетона.
Одна из них, заняв позицию на бульваре неподалёку от площади, решила попробовать подстрелить чёрного дракона, и, как это часто бывает при первом выстреле, промазала, взяв слишком высокий прицел. Где-то в городе при этом стало одним домом меньше.
– Мам, пап, – обеспокоенно заговорил Огнеплюй, – вам пора, если не хотите устраивать здесь войну!
– А как же вы? – нахмурилась серебристая драконесса.
– За нас не беспокойтесь! – поддержал брата Драся. – Мы тоже сейчас уйдём, только по-человечески.
– Ну, ладно! – согласилась мама. – Тогда до встречи, но извольте помнить всё, что здесь было сказано.
Она взмыла в воздух, и, описывая круги, стала набирать высоту.
– Эх, жаль! – мечтательно произнёс дракон-папа, посмотрев в сторону танка, готовившегося к следующему выстрелу. – Но, как-нибудь в следующий раз.
Подмигнув на прощание детям, он снялся с арочного перекрытия и присоединился к супруге. Через мгновение над местом, где он только что сидел, пролетел снаряд, закончивший свой путь посреди площади перед Архивом Конгресса. От сотрясения вызванного взрывом обрушился туннель, проложенный армией восставших мертвецов, а по мраморным ступеням Архива пошли трещины.
Две чёрные кошки, сидевшие на самой верхушке башенки, венчающей крышу хранилища мудрости, испуганно скатились вниз и скрылись на чердаке.
– Нам тоже пора, – сказал Огнеплюй, а Драся с ним совершенно согласился.
Двое обнажённых мужчин – Аполлон и Геркулес, явившиеся прямо из мифов, вошли под своды собора, где застали следующую картину – Мегги с выпученными глазами, и руками, растопыренными наподобие крыльев, загораживала собой нишу, в которой стояла печально-сердитая Анджелика. На заднем плане дон Дульери с помощью своих людей пытался содрать лемурийский наконечник с обратной стороны копья Ахилла. Время от времени артефакт выстреливал электрическим разрядом, и кто-нибудь из гангстеров падал замертво. Быкович и Фигольчик были заняты тем, что раскладывали парализованных мафиози на скамьи и пытались привести их в чувства.
Увидев братьев невредимыми, Мегги уронила руки, закатила глаза и, наверное, упала бы, но Огнеплюй подхватил сестру на руки и отнёс к ближайшей скамейке.
Драся подошёл к Анджелике.
Он вдруг почувствовал, что его язык примёрз к нёбу, а руки налились такой тяжестью, что сил поднять их не было. Всё его существо рвалось к ней, он безумно хотел её обнять, но… Вдруг он подумал, что сейчас она оттолкнёт его, скажет, что разлюбила, что ненавидит и не желает терпеть рядом с собой!
От этих мыслей ледяная рука сжала сердце, захотелось вдруг выбежать из собора прямо под огонь наступающей армии! Ведь она права, и он это заслужил, потому что…