– И когда же случится избавление от лунных чар очарованного человека?..
– У меня было мало времени для размышления, но меня смутили и лунные чары, многое озадачило и огорчило в стилистике и концепции повести земляка… Вроде явный выстрел в «негорбящегося человека» из «дома новый первый», но какой-то корявый, неловкий, когда пуле, пистолету не веришь, уж больно всё это бутафорское, шутовское…
– Зато, Александр, знайте, что сбежавший за бугор личный секретарь Сталина Бажанов в запрещенном у нас фолианте написал: «Пильняк в своей книге «Повесть о погашенной луне» с едким подзаголовком «Смерть Командарма» прямо указал пальцем на Сталина», мол, вождь убил Фрунзе. Считается, что идея написания этой повести была подсказана Пильняку критиком-троцкистом Воронским, как последователя Троцкого, Воронского с женой репрессируют, мужа расстреляют, жену после лагеря отпустят и реабилитируют. Критик Воронский даже откажется от посвящения ему повести после того, как майский номер «Нового мира» будет конфискован, а повесть майским постановлением Политбюро 1925 года была признана «злостным и клеветническим выпадом против ЦК и партии». Самое смешное, что журнал был в продаже два дня, какие-то номера были раскуплены, а потом вновь набрали пятый номер «Нового мира», где редакция принесла читателям извинения, признав появление «непогашенной луны» ошибкой. На месте погашенной луны появилось какое-то солнечное произведение, убей бог, не вспомню, какое… Воистину девочка Наташа дунула и погасила негасимую очаровывающую луну, святящую отражённым светом солнца… Вроде нет чар лунных… Вопрос, насколько новое солнце вместо луны оказалось не фальшивым, а истинным… Надо найти тот номер «Нового мира» с заменой луны на солнце и проверить свои подозрения о подмене смыслов в нашей университетской библиотеке или профессорском зале Ленинки…
– Видите, я случайно подвиг вас на новеллку о луне и солнце… Но у меня будет повод развить этот сюжет о влиянии лунных чар и солнца на судьбы людей…
– Вам это надо будет сделать после почтения ещё одной вещицы вашего парадоксального земляка… – Он сморщился и дёрнул щекой, но это вам может не понравиться, мягко говоря… Не всем ведь захочется побыстрей, без соответствующего жизненного опыта вляпаться в грязь странных литературных импровизаций с элементами фрейдизма и безумных Эдиповых комплексов… Посмотрим, стоит ли вам читать, поглядим, как карта завтра-послезавтра ляжет… Однако, вы азартный молодой человек… Ночью проснулся я, а вы читаете, настольную лампочку куртуазно простынёй завесили…
– Полотенцем, Борис Леонидович… Извините, что ваш сон прервал… А ещё меня одна фраза из «Повести» потрясла, о городской душе, замороженной луной после смерти героя: «Гудки гудели долго, медленно – один, два, три, много – сливаясь в серый над городом вой. Было совершенно понятно, что этими гудками воет городская душа, замороженная ныне луною».
– Отлично, Александр, вы черпаете в сюжетах вашего земляка силу образа… Нашему храпуну-соседу Юрию я ничего не предложил бы читать по ночам – не в коня корм… А вам можно, раз чувство интереса к тайнам бытия есть, и пытливого младенческого азарта не потеряли – для развития интеллекта… Азарт – великая сила для мышления и порыва светлой вольной мысли… Развивайтесь… Успехов…
3. В лесопарке ЦКБ
Это случилось уже после операции Александра, когда ему вырезали злополучные гланды, и он благополучно вернулся в студенческую компанию в холле отделения для продолжения новых весёлых розыгрышей и импровизаций на волнующие всех темы жизни общества строителей коммунизма в стенах и за окнами ЦКБ. Компания их расширилась за счёт поступление в отделение приятеля Юрия, студента МГИМО Эдика, живущего в одном и том же с Юрием доме на Кутузовском проспекте, и ещё одной высокой стройной девушки Иры. Когда стали знакомиться, оказалось, что все они, как и большинство членов компании из любителей-ценителей стихов Есенина. Вот и зарубились на тему, кто больше знает его стихов и продекламирует их тут же, «не отходя от кассы».
Конечно, это было своего рода провоцирующим элементом, только когда доходила очередь читать стихи до Александра, тот с видимым удовольствием читал практические незнакомые компании творения поэта из «Москвы кабацкой». Когда его просили сделать анализ, прокомментировать прочитанное, то он с явной шутовской подначкой заинтригованного общества пояснял, что урбанистические кабацкие вирши дают весьма наглядное представление о любопытных бытовых и психологических представлениях образа жизни хулиганов, пьяниц, воров и проституток послереволюционной стихии двадцатых годов. В конце концов, в истории русской поэзии появились странные, мастерски сделанные вирши, в которых с отменной узнаваемой художественной правдивостью и искренностью кабацкий хулиганский угар возводился на пьедестал.