Я только развела руками. Устало вытряхнула воду из сапог – такими мерками они никогда не высохнут! – поставила их рядом на камни. Сняла заодно и носки, оставшись босиком. Засучила штаны – на одной из брючин красовался ровный, словно проделанный бритвой, разрез, на лодыжке вспухала глубокая царапина. Надеюсь, то, что меня ударило, не ядовитое? Гладкая прибрежная галька приятно холодила пятки.
– Стр-раж? – дифин склонил голову набок, с его телом это выглядело как попытка свернуться в кольцо.
– Я не страж, – объяснила я. Ну как он не понимает? – Я ничего не могу сделать. Все герои, все, кто мог... они в ловушке. Один заперт в стекле. Мастерская под куполом.
– Да? Сссначит, так, – Сш'твир отнесся к сообщению равнодушно. – Сссначит, мир изменится. Так, как хочет этот ваш... плохо пахнущий. Почему вам так нравится его менять? Сссстранные вы.
– Мне не нравится, я бы не меняла... – тут мое тупое равнодушие понемногу осенило какой-то мыслью, показавшейся очень умной и верной. – Сш'твир! Вы ведь тоже маги! Вы не могли бы нам помочь? Будет война, множество разумных пострадает...
– Мы – нет. Мы уйдем глубже и дальше. В озеро. В море.
– Но ведь вы разумные...
– Да. Но мы не учасствуем в ваших войнах.
Действительно, во всех прочитанных мной книгах говорилось, что дифины всегда и везде соблюдали нейтралитет. Их можно понять: ни один завоеватель никогда не покушался на водные глубины. Им все равно, что творится на берегу: огонь, пожары, осады и столкновения войск. Серебристо-серые существа просто откочуют в другое место, туда, где тише и спокойнее.
Бессилие снова овладело мной.
– Тогда что делать? У нас нет шансов...
– Шанссс есть всегда, – сказал Сш'твир. – Всегда, когда мир меняется, находится кто-то, кто решает – изменится он или нет. Всссегда.
– Угу, – тут пришлось вытереть невовремя рассопливившийся нос. – Боги решили, что надо дать людям магию, а потом решили ее отобрать. Короли решили, что магам будет лучше под их контролем. Ворон решил, что королевству будет лучше под его началом и под знаком Хаоса. Все чего-то решают, гоблин их побери! А кто нас спросил, чего мы хотим?
– Вы тоже решаете. Сссами.
– Да Йера с два мы решаем! – я сама не заметила, как перешла на крик. – Что мы можем сделать? Доблестно полечь под армией Ворона?! Сдаться?! А если я не хочу, чтобы мир менялся, если мне нравится, как раньше?! Кто меня спросил?!
– Он изменитсссся все равно, – полосатое тело дифина легко, как брошенная тряпка, колыхалось в прибое. Сш'твир даже не шевелил передними плавниками. – Но можно – не так. Всегда есть выбор. Не вини других за их выбор. Делай свой.
Свой...
Моим выбором было бы – придушить Ворона и уничтожить его армию. Убрать серый купол. Освободить моих друзей и учителей из капкана «осколка». Превратить Зелля обратно в человека.
Как?
– Не так, – хвост Сш'твира шлепнул по воде. – Не так.
Да. Сейчас мой выбор гораздо проще. Продолжать сидеть у воды – или постараться сделать хоть что-то. Пусть бесполезное, глупое, даже вредное. Вредное... тридцать три гоблина, если бы мы просто нашли ключ-Зелля и не полезли бы в ту ловушку, у нас осталась бы хотя бы надежда! Если бы мы не пошли туда вообще... И в том, что он может навсегда остаться в форме безмолвного куска металла, виноваты только мы! Только я!
Прости меня, Зелль, молча повинилась я. Ты был прав. Я бестолочь. И ведь ты это знал – и упрекал меня в чем угодно, но не в том, что я подставила тебя в ловушку.
Это и есть выбор? Когда любое действие оборачивается бедой худшей, чем если бы ты бездействовал?
Но я не могу. Просто не могу сидеть вот так и ждать.
– Сш'твир. Вы совсем-совсем нам не поможете? Даже за печенье? Даже если мы будем за то, чтобы вы учились в Мастерской?
– Это не наша война, – мгновенно ответил дифин, словно ожидал вопроса. – А у тебя есть печенье? А зачем нам учитьссся?
– Не знаю. А почему бы и нет? – я криво улыбнулась, вспомнив представленную когда-то картинку: дифин в огромном круглом аквариуме, высовываясь из воды, чертит что-то на доске в аудитории мокрым плавником. — В Мастерской много... всяких интересных существ. Будет больше.
– Хорошо, – неожиданно согласился дифин. – Мы подумаем над этим. Если мир изменитссся не так сильно. Если сильно – мы не сссможем вернуться сюда. Печенья будет жаль. И некоторых вас. Не всссех.
– Мне тоже – не всех. Но они не заслужили гибели от армии Ворона. Я не знаю, почему магия исчезла, но жители королевства в этом не виноваты.
Мокрая одежда неприятно холодила тело, но больше ждать я не могла. Натянула сапоги, выпрямилась, повернулась к Ори – но дифин уже исчез, не попрощавшись. Только вдали мелькнул острый плавник.
Может быть, для мира мои действия и впрямь таковы, что лучше бы я сидела и молчала в тряпочку. Лучше бы осталась там, в доме Ворона. Может быть, я делаю только хуже.
Но я никогда не узнаю, если не попробую.
И все-таки не все дети, узнав о войне, отменили купание! Первым, на кого я натолкнулась, поднявшись по пологому склону, был Тимми. Парнишка, хоть и выглядел изрядно пришибленным, при виде меня сначала округлил глаза, потом радостно завопил на всю Пристань, подпрыгнул несколько раз и схватил меня за руку – как клещами.
– Нэк! Ты вернулась! Ты привела помощь? Ты нашла что-нибудь?
– Нет. Прости, – волна ощущения «лучше бы сидела и не рыпалась» накрыла меня с новой силой, пришлось сжать зубы, чтобы позорно не расшмыгаться носом. Но Тимми, вопреки ожиданиям, не огорчился.
– А у нас тут такое, такое! А ты расскажешь, что видела?
– Расскажу. Только, – тут я прислушалась к своему организму и поняла, что война войной, но больше я не выдержу. – Конечно, оно не в тему, да и в такой ситуации... Но я просто ужасно, ужасно, ужасно хочу есть!
Между строк
Мир когда-то был моложе, смешливей, злей, даже духи, проходя, оставляли след, было слово и весомей, и тяжелей, ярко падало монетою из ладони. Вот сейчас — куда ни глянь на народ кругом, то ли люди, то ли тени: не чтут богов, все проносятся куда-то, бегом, бегом, торопливы, бестолковы и пустозвонны.
Раньше, право — ты послушай, не буду врать — были реки как моря, океан — гора, мать-земля была прекрасна и не стара, острова резвились, как скакуны-погодки. Была радуга мостом, и живым — мираж, небо было благосклонно к любым дарам, и когда в далекий путь уходил корабль, на борту был крысолов — да, на каждой лодке.
Вот ты как-то говорил: крысоловы — зло, уводить чужих детишек — их ремесло... кто тебе таких-то в рот понасыпал слов? Молодежь, ох, молодежь — не умней бочонка.
Крысоловы не уводят, а держат крыс, силой флейты, на цепочке своей игры, флейта плачет, обещает и говорит, еле слышно шепчет, тянет, смеется звонко.
И покуда жив флейтист, крысы не уйдут. Пусть пробоина в корме, пусть ветра грядут, в темноте кромешной, в сером толченом льду — крысы здесь, а значит, шанс остается людям. Шторм бойцовым псом ярится: хватать! кусать! рвет отчаянно и мачты, и паруса, только крысы здесь, вы слышите, небеса? Их удержит парень с флейтой и впалой грудью.
Мир когда-то был моложе... а что теперь? все умеют только хныкаться и сопеть, каждый сам себе пострел и везде поспел, ох, мы были не такими... что брови морщишь? Крысоловов больше века уж не видать, корабли без них уходят — как в никуда, и глотает их темнеющая вода, с каждым годом становясь солоней и горше.
Ладно уж, беги гулять, угомон какой, не сидится, верно, тихо со стариком, все бы юным громкий говор и беспокой, верещат, кричат, уходят, приходят снова.
Ты меня б послушал лучше, не буду врать... Что глядишь? Один лишь правнук — и тот дурак.