Разговор вышел достаточно коротким. С нас взяли честное слово, что мы никому в Мастерской ничего не расскажем — под угрозу изгнания и под обещание пятерок за годовой экзамен. Как говорится, с Йера кнут, с Реи пряник. Когда я заикнулась про Тансена, мне было заявлено, что он сошел с ума и объявлен вне закона.
Три раза ха! Если бы все сумасшедшие обретали власть над огнем, льдом и здоровенными каменюками — королевство уже по клочку бы разорвало! А в лес нам из-за одного Тансена запретили ходить?
С одной стороны, конечно, круглые пятерки всего лишь за одну неприятную прогулку — отличный обмен. С другой... Любопытство грызло и когтило меня так, что никакой мантикоре и не снилось. Нори, обрадовавшись, что учиться теперь не обязательно, засел за очередные проекты «как бы добыть много денег». Вильям, все еще чувствовавший себя не очень хорошо и жаловавшийся на головные боли по утрам, был верен данному слову, но не удержался от того, чтобы сочинить пару песен, красочно описывавших битву в лесу. Но, поскольку он предусмотрительно выдал ее за сражение благородного Тавейна и принцессы Аши с горными великанами, никто ничего не заподозрил. Мелодии песен насвистывала вся Мастерская, от мала до велика.
Я чувствовала себя то ли недовызванным демоном, то ли недоизгнанным привидением: то не так, это не этак, ничего не радует, что делать — непонятно. Держать слово оказалось неожиданно трудно: язык так и чесался. Прав, видимо, Нори, когда меня лягушкой-болтушкой обзывает... гад. Водятся на берегах реки Ории такие лягушки, желто-зеленые, начнут в начале лета квакать и до зимних дождей не умолкают, хоть днем, хоть ночью... С тоски взялась читать «Историю великих магов», потом «Использование рун в садоводстве», и, к своему удивлению, осилила обе. Вот так всегда, когда надо — не зубрится, а когда не надо — запросто.
Ладно. Глупо страдать из-за того, чего не можешь изменить. Пойду лучше успокаиваться.
Сунув нос в приоткрытые двери конюшни Мастерской, я расчихалась от запаха сена. Внутри было светло и просторно, половина стойл пустовала. В остальных скучали лошади, чуть больше десятка – одни принадлежали учителям, другие ученикам, кто побогаче. Пони, пара мулов. Грустный ездовой птиц, уж не знаю чей – на кальдийских моа здесь мало кто ездит, они хороши для степей и пустынь. И Рапси, личный ездовой кот директрисы.
Рапси – лопард. Больше всего его порода похожа на откормленных большеголовых кошаков с круглыми ушами и длинным пушистым хвостом, в холке примерно мне по грудь. Несмотря на внешность домашнего упитанного любимца, лопарды, родом из джунглей Края Мира, весьма быстры и проворны; и достаточно крепки, чтобы нести на себе всадника.
Я подошла к стойлу, погладила бурый полосатый лоб, почесала зверя за ухом. С Рапси мы друзья. Он добряк, хоть малышня и пугается лопардовых клыков длиной в палец. Едят ездовые кошаки только рыбу, зато отборную и килограммами. Дешевле было бы держать карету и тройку первоклассных коней, но госпожа Матильда упорно считает, что верховной волшебнице положен особенный зверь. Не скажу, что осуждаю ее. Вот разбогатею – тоже куплю такого!
– Нэк! – шустрый Норберт напрыгнул сзади, хлопнув меня по плечам, и я едва не тюкнулась носом о дверь стойла.
– Смотри, что мы придумали! К Йеру всякие полянки-шмулянки (меня передернуло), есть идея на миллион золотых!
Вилли за его спиной развел руками: ничего не поделаешь, сама знаешь, какой Нори энтузиаст, если ему что в голову взбредет.
– И что за идея? – с подозрением осведомилась я. Рапси, разделяя мой скепсис, протяжно мяукнул.
– Определялка эмоций! – триумфально сообщил Нори и сунул мне в руку нечто похожее то ли на компас, то ли на новомодные «переносные часы» – медное, с циферблатом размером с полкулака, длинной цепочкой и ключиком для завода сбоку, мелко исчерченное совершенно ничего не значащими, на мой взгляд, комбинациями рун. Правда, вместо цифр или обозначений сторон света на циферблате красовались деления, подписанные бисерным почерком Вильяма. Крайним слева делением было «ледяная ненависть». Крайним справа – «обжигающая любовь». Между ними можно было увидеть такие перлы, как «нежная привязанность», «тщательно скрываемая страсть» и «осторожное влечение».
Правильно расценив мою отвисшую челюсть, Норберт пояснил: