Первым встал Вилли. Пошатнулся, но устоял. За ним мы с Норбертом — цепляясь друг за друга, как неуклюжие влюбленные или только научившиеся ходить малыши. И мы втроем уставились на просеку. По ней как будто буря прошла — буря с огненным дождем, который проплешинами выжег молодую траву. Что-то захрустело, мы синхронно подскочили, но оказалось, что это всего лишь подогнутая ветка высвободилась из-под поваленного дерева и закачалась на свободе, осыпав пепел свежей хвоей.
В моем кулаке со слабым шуршанием раскрошился в песок зачарованный кусочек камня.
— Я хотел сказать... — Вилли осекся, откашлялся и начал заново. — Я хотел сказать... когда мы еще шли сюда, что в Синеполье не было таких ощущений от места смерти мага. «Чутье» молчало. И там была полянка. Просто обгоревшая полянка.
Меня хватило только на то, чтобы посмотреть на приятеля с немым укором. Тот развел руками: сами же не давали и слова произнести!
— Что это вообще было? — подал голос непривычно притихший Нори. — Драка... Огонь летающий... булыжники...
Тут пришла моя очередь разводить руками.
— Такого не бывает, — с упрямством, граничившим с истерикой, заявил Норберт. — Чтобы вызвать огонь, надо нарисовать руну, собрать множество трав и камней, произнести слова, активировать заклинание... Такого не бывает! Нельзя просто по желанию швыряться пламенем направо и налево!
— Успокойся, — Вилли потряс его за плечо, Нори сглотнул и перестал твердить про «не бывает». — Мы же видели. Ты сам видел. Может быть, это магия Хаоса так работает...
— Что?! Магия Хаоса? И ты хочешь, чтобы я успокоился?! Да это же форменное безумие!
— А разве ты не хотел найти следы от этой магии?
— Ну, знаешь! Есть разница между следом мантикоры и самой мантикорой! Тьфу, что я несу, мантикор тоже не бывает! Ничего не бывает! Отстань!
— Эй, — осторожно позвала я, вклинившись между друзьями, — вам не кажется, что он еще... может быть, живой?
— Кто? — недоуменно спросил Нори.
Я показала пальцем (почти не дрожащим). Тело на пепельно-серой земле выбрало как раз это время, чтобы еще раз пошевелиться — еле заметно. И застонать.
Не то чтобы мне очень хотелось мчаться на помощь к незнакомцу — слишком свежи были воспоминания об огненных плетях, выраставших из его ладоней. Вдарит ненароком, и собирай потом пепел бедолаги Маннэке для очередных амулетов... Но совесть пересилила. Мы осторожно приблизились к телу. Человек — все-таки человек, не демон из сказаний, не эльф, в которого не поверил бы Нори, — лежал ничком, и стало ясно, что черная «куча» — это его плащ с капюшоном, а сам незнакомец невысок и пухл. Капюшон откинулся, темные с проседью волосы растрепались, было видно ухо и часть щеки.
— Переверни его!
— Вот сам и переворачивай!
— А чего сразу я?
Пока мы с Норбертом препирались яростным шепотом, Вилли, как самый старший и бывалый, осторожно опустился на одно колено и тронул пострадавшего за плечо. Никакой реакции. Я, устыдившись, принялась помогать. Совместными усилиями мы перевернули человека в черном на спину, и у меня снова перехватило дыхание.
Это был пожилой пекарь, у которого мы регулярно покупали булочки и пирожки с луч-рыбой. «Тансен,» — услужливо подсказала память. Пнуть бы ее, как не вовремя разболтавшегося Нори! — «Его зовут Тансен, у него двое детей, старший, наверное, унаследует пекарню, младшему столько же, сколько нам...» Что делает пожилой пекарь в этом месте, по которому как будто сам Ворон лично с огненной косой прошелся? Почему он, не умевший и по лестнице без одышки подняться, только что изображал тут в лицах сражение великого Тавейна с полутораглавым Змием? Что вообще происходит?
Судя по ошарашенным лицам моих друзей, думали мы одинаково. Мир в моих глазах ощутимо покачнулся — пришлось ухватиться за Вильяма. Не знаю, что бы мы сделали — может, рванули бы в панике прочь, забыв обо всем, как звери от лесного пожара, — но в этот момент Тансен открыл глаза.
Блекло-голубые, обычные, знакомые нам глаза.
И еле слышное «Помогите», которое он произнес, было вовсе не звериным рыком неизвестного чудовища.
— В город за знахарем сбегать? — подскочил Норберт. — Я мигом!
— Н-не... не надо знахаря...
По его груди расплывалось мокрое кровавое пятно — плохо заметное на черном, но внушительное. Как бедняга еще жив? Ох, а до города даже бегом не менее получаса. Пригодились бы нам те сказочные летучие метлы, нечего сказать. Я беспомощно уставилась на кровь. Перевязать? Или не трогать его вообще, чтобы меньше хлестало? Врачевание в Мастерской не преподавали, и лечить я умела на уровне «заговори мне платок, чтобы насморк прошел побыстрее».