— Щас! — хлебнув из горлышка, она хрястнула лозовика бутылью по рогульке, лунные рожки отвалились. — Вот тебе кредит, вот тебе с прибылью!
Публика неистово рукоплескала и вопила, барабанила ногами по полу — так его, кровососа-процентщика!
Наконец, из-за ширмы вырос гордый-прегордый — губа оттопырена, нос задран, брови грозные, — рыцарь-еретик в чёрных одеждах с серебряным шитьём. В руке гнутый меч. Заговорил гнусаво:
— Я кавалер из Ордена меча, богом проклятый, людьми отверженный! Инобожию предался, тьме поклонялся. Страсть люблю резать людей, варить зелья из костей! Клянусь освобождать и защищать!.. Ты кто такая, рыжая?
— Я-а-а? — пропела Бабарика, пряча за спиной дубинку. — Не признал, кавалер? Твоя сестра, из лилового ордена ведьма! Помнишь, вместе в тёмное царство летели? Я тебе гостинец припасла… иди ближе, так поцелую — очумеешь…
Народ изнемогал от смеха, глядя, как рыцарь шествует прямиком под удар.
— Очень забавно, только непонятно, — призналась златовласка, когда компания в густых сумерках шла от балагана к конке.
— Тут надо пожить, чтобы понять, — утешила Ларита.
— Они не боятся шутить о принце и Золотой Лозе. — Эрита посмеивалась, вспоминая, как Бабарика обещала поколотить Цереса. — Наверное, полиции дан приказ закрыть глаза…
Лара вступилась за кукольников:
— Нет, они всегда смелые! В Гагене по всем прошлись — и таможенных охаяли, и что епископ полюбовницу завёл, тоже не смолчали. На них церковная стража напала, а люди их отбили. Потом судились — мол, кощунство или нет. Вот только насчёт рыцаря…
— Что? — спросила Лис.
— Кукловод сказал: «Освобождать и защищать». Я уже слышала…
— Тебе показалось, — с неожиданным смущением, а может быть, с испугом заговорила Лисси. — Ничего такого не звучало.
— Куклам это позволено, — глуховато молвила Эрита. — А у людей могут быть большие неприятности. Лучше не повторять.
— Правда, что за фраза? — вмешалась и Бези. — Когда Карамо…
Но Лисси настояла:
— Ан Бези, прошу вас — сменим тему.
— Хорошо, тогда давайте о другом. — Лара решила погасить спор. — Сейчас на конку так полезут — гроздьями повиснут. Может, хватит с нас толкотни? Пройдём квартал, возьмём извозчика до паровой дороги.
Мысль всем понравилась. Они свернули с пути толпы на боковую улицу — здесь пешеходов меньше. Газовые фонари неплохо освещали мостовую с тротуарами, горели лампы у входов в пивные.
Дальше — в проулок. Тут свет слабее — лишь керосинки и свечи в окнах теплятся, бросая на булыжную мостовую слабые блики. Тёмные Звёзды шли, будто по каменной трубе, вдоль немых стен. Эхом отдавался стук каблучков, где-то звучало пение граммофона; над головой, в верхнем этаже, слышалась пьяная перебранка.
Для Эриты всё окружавшее её сегодня было странной, причудливой сказкой. Необычная чужая жизнь Синей столицы, шумный люд, простонародный запах пива, табака и ваксы, бесцеремонные речи, дерзкие прямые взгляды… Из уютного тихого Гестеля принцесса словно перенеслась в иной мир.
«До сих пор я витала в заоблачном царстве, а теперь — впервые — иду по земле. И что вижу?.. Люди голодают, разорённые войной и поборами. Они против астральных полётов, они ненавидят жандармов, банкиров… Этот балаган — как отдушина, где они могут излить свои чувства. Их множество, а я — одна…»
Иногда — прежде — царственное одиночество мучило её. Невозможно найти, с кем искренне поговорить. Даже Огонёк… может, он потому и стал желанным, что был смел… и ласков, не видел разделявшей их сословной пропасти.
Но теперь, когда стих буйный смех балагана, прежнее одиночество вернулось — и стало горше оттого, что Эри увидела империю лицом к лицу.
«Как я могу помочь людям? подать на приют, купить детям пирожков?.. Дева Небесная, лучше выпить синюю микстуру, улететь в окно, чем смотреть на это и чувствовать себя бессильной! Ингира, дочка Синего царя — та ездит по госпиталям, покровительствует, её обожают, а я… Лунная ведьма, инкогнито, спрятанная от людских глаз в пансионе… И одна, как раньше… Хоть бы обнять кого-то! Или — плакать в подушку?»
Поход по Руэну в досужий храмин-день взбудоражил всех Темных Звёзд.
У паровой дороги, как условлено, их ждал садовник с крепкой тростью — в потёмках на окраине нужен мужчина-провожатый. Когда возвратились домой, ужин благодаря заботам кухарки был ещё тёплым. На правах заботливой и старшей стряпуха прочла нотацию:
— Что за новая манера — веселиться допоздна? Далеко ли до несчастья?.. народ в столице страсть бедовый!.. Одно хорошо — аппетит нагуляли.