«Напрасно я убил её, — наконец, мрачно признал Церес. — Стерва, милая, как мне тебя не хватает… тебя в шлеме, чтобы иметь связь».
Между тем телеграф стучал, передавая в Эренду волю опального принца. Связист на берегу едва мог усидеть в своей кабинке. Скорее бы конец вахты! Надо испросить увольнение в город и — тайком в редакцию «Флага Эренды». Церес затеял интрижку! что-то будет? За эту новость газетчики не пожалеют серебра.
Умывшись, без аппетита отобедав, Церес хмуро читал Писание, надеясь отыскать в нём ответ. Чего ждать от жизни? что предпринять, чтобы побороть судьбу?
Как скучен, как пуст третий месяц ссылки! Предстоит выслушать рапорт флотского экипажа Курмы, доклады крепостных артиллеристов, сводку метеоролога…
Чтобы получить пророчество, надо открыть святую книгу наугад.
А, явление Ветра-Воителя.
Их обвинили в оскорблении величия, в исповедании любви небесной и будущего воздаяния всем, равно малым и великим.
И привели их на место, что зовётся Пепельная Высь, ибо земля там посерела от жара костров и праха мучеников. Их поставили к столбам для сожжения, раба Угера, кузнеца Мариса и деву Глену. Судейский претор объявил им: «Если вы принесёте жертвы богам во имя императора и растопчете цветы ириса, наградой вам будет жизнь».
Раб Угер возгласил: «Свидетельствую о Боге Едином! Истинно говорю вам: я узрел архангела Божия, сошедшего в громе и буре на Птице-Грозе, дабы найти гроб Девы-Радуги. Веруйте в Гром и Молот Господень!»
Воин же, именем Аргас, толкнул деву Глену тупием копья, чтобы она говорила.
Дева обратила речь к нему: «Прими Гром и Молот, встань на небесный путь. Я прощаю тебе, как неразумному брату, по слепоте своей свершающему зло».
Никто из них не изменил истинной вере и не топтал цветы Радуги.
Когда время милости истекло, центурион велел знаменному воину зажечь костры.
Церес поспешил закрыть книгу. Он знал, что написано дальше. Его лоб взмок, хотя в спальне было свежо.
«Слишком похоже. Трое обречённых и…»
…они остались живы.
«Хватит детских гаданий. Я должен составить послание отцу».
Звонок, звонок, звонок.
— Денщик! где тебя черти носят?.. мою шифровальную таблицу, живо.
Быть денщиком — непыльный, но тяжёлый труд. Ты — вестовой, официант, телохранитель, чистильщик сапог и грум. Иногда даже нянька или гувернёр. Как повезёт.
Ножу выпало тащить саквояж штабс-капитана Вельтера, погребец, свой ранец и переноску с Мисой. Пока ехали в шарабане на железнодорожную станцию, было вполне сносно — знай приглядывай за багажом. А вот на станции мороки много. Офицер навстречу — ставь всё наземь, козыряй, потом опять вещи в руки. Каждый второй норовит спросить, будто глазам не верит: «Что это у тебя, сержант — никак, кошка?» Пытаются заговорить с Мисой на её языке и мяучат, как полоумные. А каждый первый ухмыляется: «Жандарм-носильщик, прэлэстно! Самая подходящая служба…»
В позднем хлебнике на широте Татары уже ощутимо дыханье осени. После дождливых дней небо прояснилось. Солнце согрело поля и леса, но ветерок несёт прохладу, а средь зелёной листвы там-сям уже видны жёлтые пятна увядания.
Встревоженная людской суетой, топотом, станционным гамом, гудками и шипением паровиков, Миса возилась в коробе и просилась на волю. Значит, сержант, утешай кошку. И не своди глаз со штабс-капитана.
— Так и будешь на меня глядеть всё время? — не сдержавшись, тихо и зло спросил Вельтер в зале ожидания.
— Покорнейше прошу простить, ваше благородие. Не могу иначе.
— А в поезде? Ехать долго.
— Густого кофею напьюсь, чтоб не спать.
— На все дни не напьёшься, первым с ума сойдёшь.
— Справлюсь, ваше благородие, не извольте сомневаться, — с упрямой уверенностью ответил сержант.
От мысли, что в голове заложено нечто, колдовски внедрённое, Вельтера в который раз слегка передёрнуло. Забыть бы все слова Ножа, уйти, скрыться… Воображение быстро подсказало — купить штатское платье, снять мундир и безымянным пассажиром потеряться в пересадках.
Штабс-капитан тотчас — с усилием — одёрнул себя. Это… как шёпот из ниоткуда. Он подсказывает путь безумцу, наставляет и руководит.
Был миг, когда сознание своей неволи стало невыносимым. Но и тут чужое нечто удержало, отвело… Оно не позволяло уклониться, оно подчиняло.
— Куда влечёт-то? — заботливо спросил Нож вполголоса. — Может, цель какая вам открылась… имя или знак?