Поодаль похоронные команды начали рыть большие ямы — братскую могилу для красноармейцев и скотомогильник для дьяволов. Земля готова была принять всех без различия.
I. Цель названа
На дирижабле трудно уединиться и остаться незамеченным. По коридорам нет-нет да и пройдёт кто-нибудь, любой силуэт заметен издали… особенно силуэт в юбке. Укрыться в пустой каюте? каждая каюта — чья-нибудь, а вдруг войдёт тот, кто в ней живёт? Спрятаться в подсобном помещении? для этого надо знать их расположение, и нет гарантии, что туда не заглянет такелажник или моторист. К тому же все кладовки — на корме, где обитают нижние чины.
Однако Эрита здраво полагала, что праздношатающихся тут не бывает. Если публика расходится со смотровой площадки, то не затем, чтобы фланировать по коридорам. Вахтенные — на постах по регламенту, подвахтенные — в своих каютах. Остаётся вычислить, в какую сторону уходит меньше всего людей, смешаться с ними, затем приотстать и…
Всегда можно объяснить, зачем и куда ты идёшь. «Хочу поглядеть на стыковочный узел в носу. Это можно?»
Огонёк шёл за ней как игла за магнитом, еле сознавая, куда его несёт. Позади осталась насупленная Лара с прожигающим недобрым взглядом, впереди щёлкала каблучками строгая, неприступная Эрита…
…с которой он целовался под кроватью в коттедже Безуминки, в Бургоне.
А потом на кухне! после того, как она и Лис для маскировки нарядили его девушкой.
И она сидела на его коленях в ракетоплане, когда бежали из Бургона, а он крепко-крепко обнимал её. Так, вместе, и врезались в дирижабль Цереса.
Не говоря уж про ночной полёт в обнимку с ней, который Лара всё никак простить не может.
Она, Эрита, желтоглазая и упоительная, называла его просто «Рин»…
Правда, она же настаивала тогда, на кухне, прежде чем вновь поцеловаться: «Ты никому не расскажешь про нас. Ты всё это забудешь».
Не раз Огонёк представлял себе, мечтал, как он снова встретится с Эри и…
…и что?
Эри даже не улыбнулась ему. Зато улыбнулась кроту Касабури — он старше, он пригож, галантен и похож гривой на восточного вояку. Собака, два хвоста, вот и вся нежность!..
Но ведь ясней ясного было — минувший день не вернёшь. Их обоих закружил вихрь событий — заговор, побег, перестрелка, вновь побег, — где они оказались просто пареньком и девчонкой, которым не на кого больше положиться, кроме себя самих.
Ну, и вот она, долгожданная встреча. Вместо восхищения и всех тех слов, которые он перебирал и складывал в уме, рисуя воображаемое свидание с Эритой — душевная сумятица, раздрай в сердце, тоска.
Вместо парковой аллеи, где они вдвоём — и больше никого! — узкий коридор в утробе дирижабля, ведущий вверх и вперёд, будто на эшафот.
В кабине стыковочного узла они остановились — дальше идти было некуда, тупик. Тут рычаги механизмов, дверь с поперечным засовом на всю ширину и два иллюминатора по сторонам. За синеватыми стёклами внизу плыла далёкая земля. Ни звука вокруг, только еле слышный шелест воздуха по обшивке корабля.
— Кадет, мы должны объясниться — раз и навсегда. — Желтоглазый ангел был суров и твёрд. Сейчас она была не девчонкой, но ан-эредитой из рода Альванов, осиянной молниями, рождённой повелевать, и это чувствовалось в каждом звуке её чистого голоса.
— Да, — потупившись, покаянно кивнул Огонёк.
— Я помню всё, что я раньше сделала и что сказала. Вы тоже помните.
— Да…
— Я велела вам забыть… это невозможно. — Тут её голосок будто бы дрогнул, и Огонёк с надеждой вскинул глаза, но тонкое лицо Эри было бестрепетно. — Но вы должны дать мне клятву о вечном молчании.
То, что она унесёт их общую тайну в могилу, было понятно без слов и клятв. Венценосцы клянутся раз в жизни, вступая на трон, и не человеку, а Богу, стране и народу.
Невозможно описать ту муку, с какой Огонёк доставал Божье Око из-за ворота. Стоит произнести десяток слов — и конец надежде! будто отрезал, отбросил всю прежнюю жизнь, чтобы уйти без оглядки. И больше никогда не сможешь сказать ей, чудесной, даже одно-единственное ласковое слово, которых хотелось сказать миллион…
— Клянусь всевидящим Оком, Громом Господним и Молотом Гнева, что буду вечно молчать о том, что было между нами, — выговорил он, стараясь не запнуться на полуслове.
— Бог свидетель, — произнесла Эрита, подняв правую руку к потолку кабины. — Бог и я… — Затем рука её опустилась, и Огонёк понял, что ему следует делать. Он преклонил колено, как на присяге у знамени, бережно поддержал ладонь Эри своей и запечатлел на её пальцах короткий поцелуй, постаравшись напоследок вдохнуть и запомнить запах её нежной кожи. Навсегда.