— Значит, по-вашему, Ветер-Воитель — только храбрец, живший в древности?
— Но кто докажет, что он архангел, посланец Божий?
— Я.
Карамо бережно выложил перед собой на скатерть пепельно-золотистый металлический предмет величиной с ладонь. Будто деталь какого-то механизма или заготовка детали — грани, скосы, с одного края закругление, с другого выемка… На покатой верхней грани была гравировка в виде рыбы.
— Вот часть небесного ключа. Она не ржавеет, алмаз не оставляет на ней царапин, её невозможно расплавить ни в одной из наших печей. Твёрдость её превосходит воображение. Изготовить такой сплав на Мире нельзя.
— Он мориорский! — подалась вперёд Лара.
— Если бы… — Карамо покачал головой. — Сплавы с Ураги, даже пенистая броня, уступают ему, как уголь — стали.
— Значит, божественного происхождения. — Лисси взирала на предмет почти с благоговением.
— По-моему, нельзя всё необычное сразу объявлять божественным, — засомневалась Эри. — Если на Ураге могут сплавлять песок с рудой, кто-то может уметь и что-нибудь искусней этого…
Карамо слегка усмехнулся:
— В нашей солнечной системе это некому уметь. Кроме Мира и Ураги, на других планетах жизни быть не может. Поэтому — Бог есть.
Спорщики не замечали, что заворожённая Хайта медленно тянется к небесному металлу, словно сорока к серебряной ложечке. По полвершка, по вершку придвигалась она, магнетизируя предмет горящими глазами и думая, как бы его незаметно схватить.
Такая драгоценность!.. это сильней зова, которым рабов скликают в стан…
— Хайта! не трогай, — одёрнула Лис, поняв её намерение.
Обидевшись, пристыжённая златовласка надулась и села чинно, положив ладони на сжатые коленки.
Матово блестящий предмет волновал своей тайной. Лара склонилась над ним, разглядывая со всех сторон, но коснуться боялась:
— А что означает рыба?
— Очевидно, водную стихию. Есть древний священный текст… — Карамо замялся, словно сомневаясь, стоит ли продолжать рассказ, — …свиток о войне с морскими дивами. Там сказано о ключе из семи частей. Но, — поспешил заметить он, — рукопись ветхая, текст сильно попорчен, из него мало что можно понять.
«Ключ?.. если ключ, то здоровенный, куда больше амбарного — только двумя руками повернёшь, — Лара пыталась представить, как он выглядел целиком, но впечатление не возникало. — Скорей, часть похожа на железину, которая от дядьки Ботера осталась». — Она вспомнила обломок, хранившийся дома как память о дяде-котельщике, что подорвался на котле.
— Такие вещи лучше руками не брать, — промолвила Эрита. — Если предмет до сих пор не заржавел, значит, специально изготовлен таким прочным. С обратной стороны нет рисунка? или надписи?
С осторожностью — или почтением — Карамо перевернул предмет. Нижняя грань тоже была покатой, но — чистой.
— Мы летим, чтобы найти другие части? — трепетно спросила Лис. — Из них можно сложить целое?
— Надеюсь, да, — кивнул Карамо.
— И что потом? — Лара затаила дыхание в ожидании ответа.
— Если верить свитку, откроется небо. Хотя… старинные тексты написаны туманным языком, для посвящённых. Одному богу известно, какой смысл в этом заложен. Поэтому не будем спешить! — Карамо убрал предмет в кожаный футляр. — Моя цель скромнее — найти ставку Ветра-Воителя, которая в легендах называется «храм бури».
Северная Кивита, Церковный Край.
1830 миль к северо-северо-западу от дирижабля «Морской Бык».
Доннер — патриаршая столица.
— Да низвергнет Бог всякое нечестие, да изотрёт могучая рука Его всякую память о навеки проклятых. Да сгинут и образ, и голос, и буква их, и помышление их во тьме бездонной.
— Да свершится воля Господня! — возгласил хор вслед за патриархом.
— Во имя Бога Единого, пусть исчезнут из мира ложь и зло, как исчезает плоть в чистом пламени. — С этими словами Отец Веры поднёс к золотому светильнику лист бумаги, на котором были нарисованы образы зла и написано то, что должно быть уничтожено.
— Да свершится!
— Я, первосвященник Грома, от имени церкви и паствы молю Отца Небесного ускорить справедливый суд и покарать неверных. Слава Богу молний! А вам, молящимся, моё благословение. Идите, знамя истины над вами!
Как принято после службы проклятия, служки накрыли алтарь чёрным покрывалом, а патриарх трижды омыл руки — во имя Отца Небесного, Грома и Молота — и лишь тогда снял с себя митру.