Люсилла подняла его лицо за подбородок.
– Эй, помнишь, я говорила, что мечтать, верить – это совсем не глупо? Если бракири – торгаши, каких во вселенной мало, и точно знают цену всему, чему угодно, то это не значит, что они ни во что не верят. Ну, я не эталон… Но всё-таки во что-то верю и я. Какими бы мы материалистами себя ни изображали по жизни, это что-то такое, что в крови, в подкорке. Я же бракири, я не могу не верить. Так вот, и то, о чём ты сейчас говоришь, как о немыслимой мечте – оно исполнимо. Ну, хотя бы отчасти. Надо верить. И прилагать некоторые усилия. Этих двух компонентов обычно бывает достаточно. И… тебе ведь всего девятнадцать, вот повод найти несомненный плюс в том, что вы живёте по триста лет. В 2462 тебе будет всего 178, кажется, лет… Совсем даже не старость по вашим меркам, расцвет сил и трезвая память.
Лоран моргнул заплаканными глазами.
– Почему ты это говоришь?
– Потому что какое-никакое, но это то, что у тебя точно есть. Во что бы в остальном лично я ни верила, есть у нас вещи, в которых не принято сомневаться. Так что постарайся дожить, вот тебе и цель стоящая.
– Люсилла… Что будет в 2462 году?
– Следующий День Мёртвых, конечно. Ты сможешь снова встретиться с Элайей.
Он посмотрел на неё долгим, задумчивым взглядом. Потом обнял, крепко прижимая к себе.
– Я люблю тебя. Спасибо, что ты есть.
«Определённо, вот должна была, в свои годы и на своём посту, быть дальновиднее, что ли… – Дайенн изо всех сил изображала, что дремлет, прикорнув, на плече Вадима, это было лучшее, что она могла сделать, чтобы держать под контролем своё состояние, – должна была, отправляясь в чужой мир, как-то побольше узнать… о химическом составе той пищи, с которой там столкнусь… Ну да, конечно, я думала, что мы сюда совсем ненадолго… Но если не чай, то какое-нибудь мыло с этим проклятым инари в гостиничном номере мне могло встретиться! А там этот непеталактон, именно с той конфигурацией хирального центра, к какому у нашей нервной системы… почти никакой сопротивляемости нет… Ну, кто ж мог знать! Про некоторые бракирийские растения я читала, конечно, после истории с ничилином, да вот только инари не с Бракира завезённое, а местное, экалтинское… Это им крупно повезло, о да, для них это вкусоароматическая добавка сродни тому, как для людей ваниль, милая мелочь, очень перспективная для экспорта… Ну, а если они как-нибудь ненароком узнают, как это действует на нас – могут свой экспорт ещё интереснее увеличить… Ну, какой-нибудь… Напиток Любви, или ещё замысловатее назвать… Не действовало, кажется, только насчёт Раймона, видимо, потому, что он у меня… ну, как-то не очень воспринимается как мужчина…».
– Алварес, мне действительно жаль, что ты увидел эти вырезки. У меня не было такого намеренья.
– Вито, я не понимаю, зачем ты это говоришь.
– Потому что я затылком твою рожу вижу.
«Он переживает… На самом деле переживает, хотя и говорит об этом так нарочито небрежно, словно в раздражении. Ему и правда неприятно это слышать. Он ведь сам потерял не только братьев, но и родителей. Но лучше я сейчас ничего говорить не буду… Вообще ничего… А то заодно и глупость какую-нибудь ляпну…».
– Мне жаль, что моя рожа доставляет тебе беспокойство, но это ненадолго, потерпи уж до космодрома.
Эркена сказал что-то Вито по-бракирийски, между ними завязалась короткая перепалка – впрочем, в том, что это именно перепалка, нельзя было быть уверенным, язвительные и резкие интонации в речи бракири – гораздо более естественны, чем, скажем, у землян или минбарцев. Дайенн снова рассеянно подумала, что в их взаимоотношениях, по правде, вообще сложно что-то понять, но как ей показалось – взаимоотношения эти хорошие, и ближе даже к дружеским, чем к партнёрским. Она уже слышала, что, кроме самого по себе естественного благорасположения к человеку, честность и принципиальность которого, конечно, удивляют, но ведь и могут быть удобны – пригодится иметь среди хороших знакомых того, кто держит обещания, не нанесёт удара в спину и не ищет во всём выгоды, Вито так же испытывал к Эркене признательность за некоторые их совместные дела, в частности, за то, что немалыми стараньями Эркены в том числе те, кто был виновен в гибели семьи Синкара, понесли наказание.
– Алварес, ты знаешь прекрасно, что это глупо. Переживать тебе никто не запрещает. И это не запретишь. Хоть сто лет. Это семья, это понятно. Я даже рад, по правде, такому свидетельству, что тебе тоже ничто человеческое не чуждо, что ты имеешь какую-то сентиментальную привязанность к родственникам, несмотря на своё специфическое воспитание.
– Синкара, прямо скажи, что хочешь вывести меня из себя, и хватит про специфическое воспитание. Я смотрю, вам нравится сначала изображать меня бесчувственным монстром из-за того, что я из мира с другой системой ценностей, а потом доказывать мне, что я всё-таки хороший в вашем личном особом понимании. Если хотите подискутировать со мной на идеологические темы, найдите другой повод, а не моего брата.
– Ты винишь себя. Я говорю, что это глупо и это путь в никуда, потому что я сам по этому пути шёл. Но как я должен был понять, что я ничего не мог сделать, что у меня не было поводов ослушаться рекомендации отца и вернуться тогда, и что если бы я погиб вместе со всеми, я б им лучше этим не сделал, и что ненавидеть себя за то, что один из всей семьи выжил – это очень, очень глупо, так и ты должен понять, что, когда твоего брата похитили, ты был таким же птенцом, как он сам, и ты не мог это предотвратить, ты, допустим, мог всё бросить и отправиться на его поиски, но это не было б залогом их результативности, и ты, как и я, не умеешь творить чудеса. Я понимаю, есть себя поедом – это кажется очень правильным в таких случаях, все так делают, но никакого смысла в этом нет. Если бы ты мог заплатить чёртовой кучей своих нервов и что-то этим изменить – тогда хорошо, конечно, но никому твои нервы в оплату не нужны, и вообще таких сделок не существует.
Дайенн мысленно взмолилась – похоже, эти двое совершенно не заинтересованы в спокойной атмосфере в дороге до космопорта, и без скандала не расстанутся. Но Вадим неожиданно сказал:
– Вообще-то, ты полностью прав. И в том, что я винил себя, и в том, что это глупо и я должен это понимать. Ты был младшим братом, и свои причины для вины нашёл, я тем более – я всегда ощущал себя старшим, хотя и это тоже глупо – мы с Элайей родились в одну ночь, и на Корианну он прибыл гораздо раньше меня, так что это скорее он должен был вести себя со мной покровительственно, а я – смотреть на него и учиться. Вот только Элайя совершенно к этому не был склонен. Он приучил меня к тому, что я старший, что он мне доверяет, он всегда ждёт от меня помощи – кто б понял, почему. Я давно и хорошо понял, что я не имел возможности предотвратить то, что случилось. Я-то знал, что не старше, не умнее, не способнее. Но он-то считал так, он-то почему-то ждал от меня всегда помощи и защиты, вот это меня мучило. Я всё время пытался понять, что происходило с ним, как видел он и почему он так видел.
– Ты знаешь прекрасно, что это невозможно. И заниматься подобными мысленными упражнениями – ещё одна твоя пагубная глупость. Ты не обязан уметь объяснить себе все странности Элайи только потому, что он твой родственник и ты, видите ли, обязан понимать все его навязчивые идеи, а иначе ты плохой брат. Мало ли, что он вбил себе в голову. Он десять лет жил без тебя, ты не воспитывал его и отвечать за него не обязан. И было некрасиво с его стороны приучать тебя к тому, чтоб отвечать.
Кажется, Эркена сказал что-то в ключе, что Вито не должен так рисковать своей черепной коробкой, потому что он всё-таки за рулём и от него зависят жизни других.