– Ему это было необходимо, чтобы выжить, справиться…
– А от чего такого ему приходилось выживать на мирной гостеприимной Корианне? Ты прилетел туда в чужой мир – и смог там прижиться, перестать бояться и полюбить этот мир так, что иногда твои коммунистические проповеди невозможно слушать. Почему он не смог? Что за такие серьёзные внутренние проблемы, что серьёзнее твоих и моих?
«Надо было сказать Раймону истребить в доме мух… Какая-то из них здорово покусала Вито…».
– Хотя бы то, что он телепат и телекинетик.
– И, ты, не телепат и не телекинетик, должен был помочь ему с этим справиться? Тебе не кажется это несправедливым ко всем – к его матерям, к учителям, друзьям, всем, кто был у него до тебя? Они, значит, не смогли помочь, а ты должен смочь?
– Вито, ты чего хочешь? Просто чтоб я нашёл другого виноватого вместо себя?
– А хоть бы даже и так. Всяко лучше, чем если ты.
«Он пытается помочь. В своей, неуклюжей манере. Хочет, чтоб Вадим разозлился на Элайю, всё же более здоровое, чем продолжать бередить себе душу при любой возможности… Только вот Вадим не сможет…».
– Знаешь, я и это пытался. Ну, я говорил тебе об этом – как я зол был на Элайю Гроссбаума, как зол, наверное, до сих пор. Это ведь понятно, что Элайя смотрел своему спасителю в рот, каждое его слово воспринимал как безусловный авторитет. Он убеждал себя, что он не такой, как все, что никто здесь его не поймёт… Да, ведь были основания – и его дар, который для Корианны большая редкость, и его проклятая болезнь, которая вообще кого угодно невротиком бы сделала… Матери поэтому и не лезли к нему особо, Виргиния говорила, что сама была не подарком, а от религии он сам отойдёт, как перебесится и нормальные юношеские увлечения появятся, Офелия тоже верила, что просто трудный возраст, это он просто в пику окружающим так самоутверждается. Когда всё это случилось… когда Элайя пропал… Моя мать как-то сказала в сердцах, что лучше б Виргиния и Офелия давали ему меньше воли, были б построже, по крайней мере, в эту поездку на Марс точно не отпускали… Пусть бы имел реальные поводы считать жизнь несправедливой. Тогда вообще очень много чего было сказано… не самого хорошего и справедливого порой. Ганя и я упрекали Виргинию и Офелию за то, что так попустительствовали этой дружбе, и ладно Гроссбаумы, они хотя бы понятно, что делали в этой семье, но мистер Гарибальди… Мало ли, что он когда-то знал его отца, бабку… Не такие уж задушевные у них были отношения. И я много чего сказал мистеру Гарибальди – в тот единственный раз, когда говорил с ним, после я просто отказывался говорить с ним когда-либо ещё в жизни, все разговоры вела Виргиния… Что деньги сделали его самонадеянным, он вообразил себя, видимо, не только хозяином Марса, но и хозяином всей галактики, и надеялся, похоже, увлечь Элайю роскошью своей жизни, да вот что из этого вышло. Что его люди что-то плоховато ищут Элайю – понимал, конечно, что искать одного подростка в огромной вселенной, где ещё столько мест, где нет закона, нет влияния Альянса, это как иголку в стоге сена… Потом я узнал, что самому мистеру Гарибальди очень даже знакомы горести, связанные с детьми – его старшая дочь исчезла много лет назад, не так, конечно, как Элайя, сама сбежала из дома – она полюбила, а отец не одобрил её выбор, что-то в этом духе… она написала отцу прощальное письмо и больше он не видел её никогда. А сын, хоть и, говорят, гений – инвалид с рождения, его даже мало кто видел.
Эркена кивнул.
– Действительно несчастье. То, что он вообще родился – чудо, но сложно таким чудесам радоваться. Сейчас мальчик, кажется, ровесник Лорана или чуть младше, а вокруг него денно и нощно свита врачей.
– Сколько ж было его родителям, когда он родился? – присвистнул Вито, – иногда меня земляне удивляют…
– Ну, для его родителей это тоже было сюрпризом. Но, хотя их предупреждали, что ребёнок вряд ли родится здоровым, если вообще выживет, для них, после потери дочери, это было…
– Утешением?
– Ну да. Отвергнуть такой божий дар они просто не смогли.
– Верно, да ведь и кому-то нужно всё оставить, – покачал головой Вито, – инвалид не инвалид, но наследник.
Лорану пришлось проявить немалую настойчивость и красноречие, которого он от себя не ожидал, чтобы убедить Люсиллу, что сколачивать люльку – это работа для него, а не для неё. Теперь Люсилла, сидя на крыльце, чистила грибы и любовалась им – без рубашки, чтобы не стесняла движения, с заплетёнными волосами – тоже чтоб не мешались – он выглядел, по крайней мере, в её глазах, таким серьёзным и взрослым…
– Ты там в моём чертеже действительно всё понимаешь? Он как-то, на мой взгляд… не слишком и на чертёж похож. Хотя я старалась.
– Жаль, я с трудом могу представить, как должна выглядеть люлька, – улыбнулся Лоран, – свою не помню.
Люсилла мечтательно мурлыкнула, пытаясь представить себе маленького Лорана. Сегодня утром она снова смотрела на их документы и подумала об этом.
– Твой отец настоящий молодец, сумел вырастить ребёнка сам. Будь я мужчиной – я б с ума сошла, наверное, в этой ситуации.
– А в чём разница?
– Ну ты!..
– В смысле, я не настолько хорошо знаю, как это в моём мире происходит, только по рассказам отца, но я имею в виду, у нас грудного вскармливания, как у вас, всё равно нет.
– Ну да, ты говорил.
– И тебя это не пугает?
– То, что придётся кормить малышку кровью? Не, не пугает. Тем более что ей, по идее, моя кровь должна подойти, я ведь ей мать, моя кровь её и сейчас питает. Молока у женщины, знаешь ли, может не быть, а кровь всегда есть.
– Ты ещё так молода…
– Твоя мать, вроде бы, была немногим старше? Так, вот только не надо снова про то, что она умерла. Я умирать – не собираюсь. То есть, когда-нибудь умру, конечно, но не сейчас. Я же тебе, кажется, уже запрещала смотреть на меня так, словно уже видишь меня в гробу с веночками?
– Запрещала, – улыбнулся Лоран.
– Ну вот. Ждать совсем немного осталось, после этого я смогу выбираться в город на разведку. Я б и сейчас попыталась, но боюсь, с пузом я приметнее, чем без пуза. Жаль, конечно, уже давно душа просит холодильник, но надо быть благоразумными. Хорошо, если тебе кровь вексов и правда подходит… Завалить векса – это, правда, дело непростое…
– Да его не обязательно заваливать, они часто запутываются рогами в ветвях, кусай и пей. Потом отломить несколько веток, он освободится и умчится радостный, до обидчика ему и дела нет. Тем более что, кажется, они боли и не чувствуют особо.
Люсилла заправила под косынку выбившуюся прядь и приготовилась к новой лекции о флоре и фауне Экалты.
– Это сильные звери, они очень похожи на таких же на Бракире, потому их и назвали тоже вексами. Цвет только другой, шкура более пятнистая, ну и рога по форме отличаются. Но опасные в той же степени, в брачный период они дерутся в мясо, причём не только самцы с самцами, но и самки с самками. Видел, какие шрамы на шкурах? С обычным охотничьим ружьём против векса и думать нечего, в старые времена, говорят, они могли с десятью стрелами убежать, и ничего. Против них с топором или рогатиной выходили, и это дело для смелых, потому что ещё неизвестно, кто кого… Это было одной из высших охотничьих доблестей – добыть векса, конечно, только если дело происходит зимой.
– Почему?
– Ну ты гений зоологии! Потому что зимой ветви деревьев более хрупкие, да и вексы, из-за брачного периода, злее, они реже вот так запутываются в ветвях. Нет никакой доблести зарубить запутавшегося зверя, так что если охотник принесёт векса летом или весной – над ним все будут смеяться, а вот если зимой – уважение обеспечено.
– Выходит, я трусливый охотник.
– Ничерта подобного. Ты же не только не убиваешь зверя, а даже свободу ему даёшь. Не, мы тут совершенно точно в куда более выгодном положении, чем было у тебя в детстве. Тепло, еда есть…
– Там в домах тоже тепло было, люди, которые жили до нас, оставили печки, а кое-где и тёплые вещи. Для матери отец ловил рыбу и птицу, иногда находил выброшенных морем больших моллюсков – они в таких северных широтах не живут, но течением их часто относит, их мясо очень вкусно, а в раковинах можно найти жемчужины, которые потом можно выменять на что-то полезное. Раковины некоторых из них тоже ценятся. Ну, и им помогали живущие там монахи, делились пищей, вещами… Когда мать, из-за беременности, не могла давать отцу свою кровь, и потом, когда родился я, а она умерла, нам помог выжить один из этих монахов – его кровь была похожа на человеческую, потому что он происходил из какого-то особенного рода, был довольно сильно похож на землянина, у него была густая борода… Но долго так продолжаться всё же не могло, отец понял, что нужно уехать туда, где будет легче найти пищу для меня, где больше людей. Когда мы растём, нам нужно питаться чаще, чем взрослому ранни. А на Минбаре, по крайней мере, в тех широтах, людей мало…