Небо настолько огромно, что оно дарит вам чувство свободы. Кажется, будто вас ждет бесконечность, которую вам суждено покорить. Но вы не можете ее покорить, потому что у вас нет крыльев. Вы словно птицы, рожденные без крыльев. Инстинкты зовут вас в полет, и вы знаете, что можете обрести счастье лишь в полете. Вот только летать вы не умеете… Кажется, будто Бог решил помучить вас, создав небо бесконечным, а вас бескрылым.
На мгновение я подумал о ребенке, влюбившемся в розу, и мне от всего сердца захотелось, чтобы этот малыш никогда не смотрел на небо, чтобы его не обманула небесная глубина. Мне хотелось, чтобы этот мальчик понял: за облаками нет залитого светом места, подобного увиденному им во сне, чтобы он понял это, пока не стало слишком поздно. Я обвел взглядом чаек, Холм Пустоши и семь островов, а затем высыпал на ладонь таблетки снотворного. Взяв бутылку с водой, я подумал: «Каково мое последнее желание?», ведь такой вопрос всегда задают приговоренным к смерти.
Когда я родился, меня, как и любое другое живое существо, приговорили к смерти, вот только дата казни была мне неизвестна. Подумав о том, что время моей казни наконец-то настало, я спросил себя:
— Каково твое последнее желание, Омер?
Я попытался придумать хоть что-то, но не смог.
Что ж, по крайней мере, я знал, что не было моим желанием. К примеру, мне не хотелось иметь настоящего друга. Друга, который по-настоящему понимал бы меня и любил без какой-либо на то причины.
Я не хотел жить в мире вечного счастья и свободы. Я не хотел никого любить. Я не хотел, чтобы меня освободили от эгоизма. Я не хотел любить себя и не хотел любить окружающих так, как мог бы любить себя.
А самое главное — я не хотел, чтобы моя жизнь была исполнена смысла.
Я не хотел всего этого. Ничего. Возможно, именно потому, что я желал этого всю жизнь, я и оказался здесь.
Внезапно я услышал шорох крыльев. Повернув голову к берегу, я увидел, как на скалу опустился лебедь. Лебедь? Здесь? Должно быть, он тоже заблудился.
«Почему бы не пригласить этого старого лебедя на «Сафу», почему бы не спросить у него, каково это — летать», — подумал я. Да, почему бы и нет? Вот оно, мое последнее желание. Я хочу позвать на свою лодку лебедя.
Протянув руки, я крикнул:
— Эй, старый лебедь! Иди сюда, иди ко мне!
Лебедь посмотрел на меня, но больше никак не отреагировал. Я звал его еще пару минут, но он так и не прилетел.
— Что ж, ты прав, — сказал я. — Если бы я был на твоем месте, я бы тоже к себе не подлетел. Ты думаешь, что я не такой, как ты, правда? Ты думаешь, что у меня нет крыльев.
Омер. Ребенок
6
Когда на следующее утро взошло солнце, день был таким же, как всегда, — для всех, только не для меня. Наш сосед, дядя Исмаил, собирался на работу, как и каждое утро. Рыбаки складывали сети, как и каждое утро. Бакалейщик дядя Билаль проехал мимо нашего дома на своем стареньком мотоцикле с корзинкой хлеба за спиной, как и каждое утро. Бездомные псы бродили по улицам, как и каждое утро… Вот только это утро не было похожим на все остальные. Этим утром ребенок в черных ботинках оставил надежду на то, что к нему придет ангел, который будет знать, что творится у этого ребенка в душе.
Но я не и не думал грустить. Вовсе нет! Я не думал плакать, ведь только дети плачут. Мне было наплевать на этого ангела. Я всегда могу найти себе другого приятеля. А если не сумею найти его здесь, я могу поискать его в другом месте, где угодно — в другом селении, в другой деревне или в другой стране… Я мог позвать друга издалека. Кем бы он ни был, где бы он ни был, я всегда мог позвать его. Главное, чтобы он знал, что творится в моей душе.
Он мог быть человеком или… кем угодно. Морской звездой, облаком, деревом, псом или дельфином… Что я сказал? Что я только что сказал? Я сказал «дельфином»? Дельфином! Да, дельфином!
Омер. Взрослый
7
Мы с лебедем продолжали смотреть друг на друга, и тут в моей голове внезапно зазвучал чей-то голос:
— Я не иду к тебе, потому что это ты должен подплыть к этой скале. И кстати, ты не прав. Я не думаю, что ты не такой, как я. Наоборот, я думаю, что ты во многом похож на меня и у тебя тоже есть крылья. Крылья шириной с небо.
Если бы эти слова были столь же отчетливыми, как тот голос, который раздавался в моей голове всякий раз, когда я видел русалку, я подумал бы, что сейчас стоит начать говорить с лебедем. Но эта речь уж точно являлась плодом моего воображения.