Наконец режиссер прекратил съемку, поблагодарил и отпустил всех, кроме главной героини. Она подошла к нему, и они стали спорить. Режиссер доказывал ей свою точку зрения, она — свою. Героиней была молодая актриса лет двадцати пяти, хорошенькая, хрупкая, с нежным, как у ангелочка, личиком. Но сейчас она приправляла свою речь матом, нервно курила и выглядела отнюдь не ангелом.
— Ты не понимаешь характер своей героини! — настаивал режиссер. — В тексте сказано, что она любит его и боится одновременно. А что ты играешь?
— Я играю так, как надо! — огрызнулась актриса, безуспешно пытаясь открыть бутылку с пивом.
— Дай сюда. — Режиссер взял у нее бутылку и легко, одними пальцами сорвал крышку. — На! Пойми, Настенька, твоя героиня наивная и невинная. Ее страх должен быть явным, а взгляд доверчивым, как у ребенка. И потом, что это за поцелуй? Мне что, учить тебя целоваться?
Настенька запрокинула голову и отпила из бутылки почти треть. «Да они здесь все пьют», — подумала я.
— Поцелуй можно переснять. — Актриса согласно кивнула, остыв после глотка живительной влаги. — Там крупный план. Только скажите этому козлу, чтобы он перед сценой зубы почистил, а то меня чуть не вывернуло.
— Хорошо, договорились. — Режиссер примирительно похлопал ее по плечу и наконец заметил меня: — Мария Николаевна, вы меня ждете?
— Нет-нет, — отозвалась я. — Я жду знакомую.
И я прошла за декорацию, где в полумраке суетились участники массовки. Все — и мужчины, и женщины — снимали с себя костюмы, переодевались, не стесняясь окружающих. В толстой тетке у самой стены я едва узнала Изольду. Она стояла спиной ко мне в одном белье и натягивала на себя платье. Потом расчесала свалявшиеся после парика волосы и, схватив костюм и сумку, повернулась ко мне:
— О! Ты меня нашла? Молодец! Я как раз хотела позвонить тебе. Ты подожди, я сейчас.
Она проворно прошла в зал и обратилась к Верочке. Та указала ей на Тамару, женщину, отвечавшую за массовку. Тамара забрала у Изольды реквизит и подсунула ей ведомость. Потом отсчитала деньги и повернулась к другим актерам из массовки.
— Пошли, — сказала Изольда и, гулко стуча высокими каблуками, направилась к выходу.
После сидения в павильоне серый сумрак на улице показался мне раем небесным. Как они здесь выдерживают, подумала я, ведь целый день проводят в этом огромном холодном помещении. Я пришла сюда на пару часов и еще столько же прождала Изольду, но едва выдержала. А ведь для них это работа! Вон Настя весь день в тонком платье. У них по фильму лето. А то, что на улице минус два и павильон практически не отапливается, это мелочи. Изольда гордо вышагивала к тротуару, проходя мимо стоянки, где я припарковала свою машину.
— Ты куда? — окликнула я ее.
— На маршрутку тебя веду. Надо найти какое-нибудь пристойное место. Не на улице же нам разговаривать!
— Погоди. У меня здесь машина.
Я вытащила ключ и щелчком разблокировала сигнализацию моей серой «мазды». Многие почему-то считали, что эту машину мне подарил муж, хотя на самом деле я сама купила ее, потратив весь гонорар за свою последнюю книгу. Изольда села рядом, и мы поехали к центру города. Я уже поняла, что с деньгами у нее не очень, раз она весь день просидела, обмахиваясь веером, за двадцать долларов, и не спешила ее расспрашивать о жизни. Захочет — сама расскажет. Изольда исподтишка рассматривала машину и меня, стараясь, чтобы я не заметила ее интереса. Я сделала вид, что сосредоточена на дороге, и небрежно спросила: