Райслинг повернулся на спину и заложил руки за голову.
— Ну что ж, раз мне надо убираться, то черт меня побери, если я пойду сам. Вынесите меня.
Капитан закусил губу и приказал:
— Начальник охраны! Удалите этого человека.
Полицейский задумчиво посмотрел куда-то на верхние стойки.
— Не могу, командир, я вывихнул плечо.
Другие члены команды, стоявшие здесь минуту назад, словно растворились в воздухе.
— Хорошо, организуйте рабочую команду!
— Есть, есть, сэр! — Полицейский тоже исчез.
Райслинг заговорил снова:
— Послушайте, шкипер, не будем ссориться. Если вы сами согласны взять меня, то у вас есть лазейка — параграф о “Космонавте в бедствии”.
— “Космонавт в бедствии”, черт бы вас побрал! Вы не космонавт в бедствии, а космический сутяга. Я хорошо вас знаю — вы шляетесь по космосу уже много лет. Так вот, на моем корабле этот номер не пройдет. Параграф был предусмотрен, чтобы помочь людям, отставшим от своих кораблей, а не для того, чтобы бесплатно таскать какого-то бродягу по всему пространству.
— Ну что ж, командир, а можете ли вы сказать по чести, что я не отстал от своего корабля? Я ни разу не был дома после того рейса, в котором в последний раз был членом экипажа. Закон гласит, что я имею право на обратный рейс.
— Но это же было давным-давно. Вы потеряли свое право.
— Так ли? В законе нет ни слова о каком-то определенном сроке, в течение которого человек может использовать свое право на обратный рейс; там только сказано, что такое право у него есть. Пойдите посмотрите, шкипер. Если я неправ, то немедленно уберусь отсюда и принесу вам глубочайшие извинения при всей команде. Сходите взгляните. Проявите спортивный дух.
Райслинг чувствовал на себе пристальный взгляд капитана. Потом капитан повернулся и вылетел из кубрика. Райслинг знал, что поставил капитана в глупое положение, использовав свою слепоту, но такие соображения его не смущали — он даже испытывал некоторое удовольствие.
Через десять минут прозвучала сирена, и он услышал команды, передаваемые через репродуктор внешним постам. Когда тихое шипение в люках и небольшое изменение давления в ушах дали ему знать, что старт близок, он встал и пробрался в машинное отделение, — ему хотелось быть около ракет, когда они заревут. В проводнике на корабле класса “Хаук” Райслинг не нуждался.
Авария произошла во время первой вахты. Райслинг сидел развалившись в кресле инспектора, перебирая клавиши своего аккордеона и сочиняя новый вариант “Зеленых холмов”:
и тут… что-нибудь такое… вроде… вроде… Земли:
“Это уже лучше”, — подумал Райслинг.
— Как тебе это нравится, Арчи? — громко спросил он, и его голос пробился сквозь уже приглушенный рев.
— В общем, здорово. Давай-ка всю штуку.
Арчи Макдугал, главный ракетный машинист, был старым другом Райслинга и по космосу, и по выпивкам, — он служил учеником под командой Райслинга много лет и миллионов миль тому назад.
Райслинг исполнил желание Арчи, затем перешел к другой теме:
— Вам, молодежи, легко. Все автоматизировано. В те времена, когда я дергал “ее” за хвост, приходилось быть всегда начеку.
— И сейчас нужно быть начеку.
Они затеяли профессиональный разговор, и Макдугал показал поглощающее устройство прямого действия, заменившее устаревшее управление с помощью верньера, которым когда-то пользовался Райслинг. Райслинг ощупал все рычаги и расспрашивал до тех пор, пока не познакомился как следует с новой системой управления. Это было его “пунктиком” — по-прежнему считать себя ракетным машинистом, для которого теперешнее занятие трубадура было просто временным выходом, пока не кончится ссора с компанией, возможная у каждого.
— Я вижу, у вас есть и старые поглощающие экраны, — заметил он, когда его ловкие пальцы пробегали по пульту управления.
— Да, только без приводов. Я их отсоединил, они заслоняли приборы.
— Их следовало бы привести в порядок. Они могут понадобиться.
— Ну, не знаю. Я думаю…
Райслинг так никогда и не узнал, что думал Макдугал, потому что именно в этот момент все и началось. Макдугал оказался прямо на пути пучка радиации, который сжег его на месте.
Райслинг понял, что случилось. Его рефлексы автоматически сработали. Он сразу осознал опасность, и в тот же момент нажал кнопку сигнала тревоги, ведущего в рубку управления. Тут он вспомнил про снятый привод. Ему пришлось ощупать все кругом, пока не удалось найти соединения, при этом он старался нагибаться пониже, чтобы использовать ограждения как защиту. Если бы только не эти проклятые приводы… Для Райслинга здесь было так же светло, как и в любом другом месте; он знал каждый уголок, каждую рукоятку не хуже, чем клавиатуру своего аккордеона.
— Машина! Машина! Что случилось?
— Не ходите сюда! — кричал Райслинг. — Здесь “горячее” помещение.
Он чувствовал излучение лицом и всем телом, словно раскаленное солнце пустыни.
Он присоединил приводы, проклиная всех разом и поодиночке, потому что не мог довернуть как следует гайку, потом он попытался устранить аварию вручную. Но это была долгая и сложная работа. Наконец он решил, что нужно катапультировать весь двигатель вместе с реактором, и нажал кнопку вызова.
— Рубка!
— Есть, есть рубка.
— Катапультирую третий двигатель — авария.
— Это Макдугал?
— Макдугал погиб. На вахте Райслинг. Приготовьтесь записать.
Ответа не последовало: командир был ошарашен. Впрочем, он все равно не мог вмешаться в аварию в машинном отделении. Он обязан был думать о корабле, о пассажирах и о команде.
Капитан, должно быть, удивился еще больше, услышав, что передавал для записи Райслинг. Это звучало так:
И работая, Райслинг продолжал свой рассказ о Солнечной системе — “сверкающая почва Луны”, “радужные кольца Сатурна”, “замерзшие ночи Титана”, — он диктовал эти строки, одновременно открывая, закрывая и прочищая двигатель, и закончил припевом:
Затем, будто в каком-то трансе, он повторил переделанный первый куплет:
Корабль был спасен и мог спокойно идти домой, ковыляя без одного двигателя. В этом Райслинг не сомневался. С ним самим, по-видимому, дело обстояло гораздо хуже. Что “ожог” был силен — это он знал. Он не мог видеть сверкающий розовый туман, среди которого работал, но прекрасно понимал, что творится в машинном отделении. Райслинг привел в действие вентиляционную установку, выпуская воздух через забортный клапан, и не выключал ее до тех пор, пока уровень радиации не снизился настолько, что помещение стало безопасным для человека в защитном костюме. И тогда он передал еще один припев, подлинные и последние строки, созданные Райслингом: