Единственное, что она произнесла, было:
- Продолжайте.
- Вы все еще не можете определить ему место в вашей жизни?
- Я никогда не встречалась с ним.
- Я думаю, вы знаете его также хорошо или даже лучше, чем кто бы то ни было.
- Вы ошибаетесь.
Водитель такси попытался проскочить на меняющийся свет светофора, но потом решил не рисковать и нажал на тормоза. Когда машина остановилась, он взглянул на Алекса и, виновато улыбаясь, извинился.
Алекс опять повернулся к Джоанне:
- Возможно, я привел недостаточно деталей для того, чтобы освежить вашу память. Позвольте мне еще рассказать о Томасе Шелгрине.
- Смело продолжайте. Я хочу знать, к чему вы ведете, - сказала Джоанна. Но я еще раз повторяю, у меня нет никаких воспоминаний, связанных с этим человеком, чтобы освежать их.
- Когда Шелгрину было двенадцать или тринадцать лет, его отец умер. Его семья имела достаток ниже среднего уровня, а оставшись без кормильца, совсем впала в откровенную бедность. Тому Шелгрину с трудом удалось окончить колледж и получить степень управляющего производством. Вскоре по окончании, когда ему было около двадцати, он завербовался в армию, и в первых же рядах войск Объединенных Наций был заброшен в Корею. Это был август 1950-го. Где-то в сентябре, после захвата Иншона, он был схвачен корейскими коммунистами. Вы знаете что-нибудь о Корейской войне?
- Только то, что она была.
- Одним из самых любопытных и волнующих аспектов было то, как вели себя американские военнопленные. Во время обеих мировых войн все наши солдаты, попавшие в плен, упорно продолжали вести борьбу. Их было трудно содержать в заключении: они устраивали заговоры, сопротивлялись, разрабатывали побеги. В Корее все было по-другому. С помощью жестоких физических расправ и тонко разработанных идеологических методик, а может, свою роль сыграл и продолжительный психологический стресс, как бы то ни было, но коммунистам удалось сломить дух наших солдат. Немногие пытались бежать, а тех, кому действительно удалось спастись, можно пересчитать по пальцам. Шелгрин был одним из немногих, кто отказался от покорности и сотрудничества. Через семь или восемь месяцев после заключения ему удалось бежать из концентрационного лагеря и чудом добраться до войск ООН. Позже он написал, имевшую большой успех, книгу о своих военных приключениях. Весь этот жизненный опыт дал ему приличный политический капитал, очень пригодившийся несколькими годами позже. Шелгрин был героем войны во времена, когда это что-нибудь да значило, и он использовал это для завоевания каждого поистине бесценного голоса.
- Я никогда не слышала о нем, - сказала Джоанна.
Когда такси пробиралось по запруженной машинами улице Хорикава, Алекс сказал:
- Немного терпения. Эта история становится значительно более интересной и имеющей отношение к делу. Когда Шелгрин демобилизовался, он женился и стал отцом. Пока он был в плену, его мать умерла, и молодой Том получил небольшое наследство: что-то около 30 000 долларов, что по тем временам было более, чем скромно. Он сложил эти деньги вместе со своими сбережениями и тем, что удалось занять - его репутация героя войны помогала ему договариваться и с банкирами и приобрел лицензию на торговлю "фольксвагенами", построил автосалон и огромный гараж. Через пару лет дело Тома расширилось, он стал продавать "рено", "триумфы" и "ягуары", затем также успешно стал заниматься и другими видами бизнеса, и к концу 50-х Шелгрин был богатейшим человеком. Он занимался благотворительностью и в своих кругах прослыл филантропом, и, наконец, в 1958-м году выдвинул свою кандидатуру в качестве конгрессмена. Как я уже сказал, в тот первый раз он проиграл, но в 60-м вернулся и победил. В 62-м он был перевыбран и в 64-м избран в Сенат, и с тех пор он на этом посту и поныне.
Джоанна прервала его:
- Повторите имя, которым вы назвали меня?
- Лиза Шелгрин.
- Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?
- Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.
Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.
- Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?
- Да. По крайней мере, я верю, что девять из десяти это так.
- Невозможно.
- Но откуда вы знаете...
- Я знаю, чья я дочь.
- Или вам кажется, что вы знаете.
- Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.
- И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.
- Да. Много лет тому назад.
- И у вас нет живых родственников.
- Вы что думаете, я говорю неправду?
Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.
- Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.
- С чего вы взяли?
- У вас нет причины сердиться на меня.
- А я и не сержусь, - резко произнесла Джоанна.
- По вашему тону этого не скажешь.
Она не ответила.
- И вы боитесь того, к чему я все это веду, - добавил Алекс.
- Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю неправду?
- Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только...
- Тогда в чем вы обвиняете меня?
- Ни в чем, Джоанна, если вы...
- А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.
- Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле, я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы - жертва.
- Жертва чего?
- Я не знаю.
- Кого?
- Я не знаю.
- Господи, да что же это! - закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках: - Это невозможно. Но как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.