Алекс весь горел желанием разобраться в её прошлом, хотя Джоанна и не могла вообразить его причины. Она не была параноиком. Он оказывал давление на неё. Тем не менее, чувствуя, что он бы понял её больше, чем кто-либо другой, Джоанна хотела поговорить с ним. Между ними складывались хорошие отношения.
- Нет, - решительно сказала она, - забудьте об этом. Даже если у меня и есть родственники где-нибудь, они мне чужие. Я для них ничего не значу. Вот почему для меня так важно с головой окунуться в историю Японии и Киото. Теперь это мой родной город. Это моё прошлое, и настоящее, и будущее. Меня здесь приняли. У меня нет корней, как у других людей: их выкопали и сожгли. Так, может быть, я смогу завязать для себя те глубокие культурные связи, чтобы стать основательницей нового родового дерева, которое будет расти здесь, и, возможно, эти новые корни будут также хороши, и сильны, и значительны, как те, что погибли. В действительности, у меня нет выбора. Мне необходимо чувствовать, что я принадлежу не к ветви удачливых эмигрантов, а являюсь частью этой милой страны. Принадлежу... буду надёжно и глубоко привязанной ко всему этому, как ниточка к ткани. Мне нужно отчаянно быть этой ниточкой, чтобы раствориться в Японии. Много дней ... ну, во мне была ужасная пустота. Не всегда. Только время от времени. Но когда она приходит, то захлёстывает меня с головой. И я верю, ... я знаю, что, если полностью сольюсь с этим обществом, я не буду больше страдать от неё.
Говоря так, Джоанна могла позволить себе почувствовать ту приятно необычную близость с Алексом, будто они всю жизнь были любовниками и теперь блаженно отдыхают в постели. Она рассказывала ему вещи, которые никогда никому не говорила. Стены замка раздвинулись, очертания их стали расплывчатыми и даже менее реальными, чем суетливая проекция на экране. Несмотря на своё обычно сильное желание уединиться и свою слегка параноидальную реакцию на него, как на частного детектива, Джоанне нравилось быть с ним. У неё возникло желание обнять Алекса, но она понимала, что это преждевременно.
Алекс говорил так тихо, что она едва могла слышать, как он произнёс:
- Пустота? Довольно странный выбор слова.
- Я думаю, что это то и есть.
- А что вы подразумеваете под этим словом?
Джоанна поискала слова, которые могли бы передать ту пустоту, неприятное чувство отличия от всех других людей, как рак, разъедающее, ползущее по ней и все пожирающее отчуждение один или два раза каждый месяц, всегда, когда она, по крайней мере, ожидала его. Периодически она становилась жертвой жестокой, выводящей её из строя тоски. Одиночество. Это был более подходящий термин для такого состояния. Иногда, без всяких видимых причин, Джоанна становилась уверенной, что она, отвратительно уникальная, отделена и живёт в своём собственном измерении за пределами нормального течения человеческого существования. Одиночество. Депрессии, сопровождающие это необъяснимое настроение, были чёрными ямами, из которых она медленно выкарабкивалась с отчаянной решимостью.
Запинаясь, она сказала:
- Пустота, ...ну, это как будто я - никто.
- Вы хотите сказать, будто вас беспокоит, что вы немногого достигли?
- Нет, не то. Я чувствую, что я есть никто.
- Я все ещё не понимаю.
- Ну, это как будто я - не Джоанна Ранд... никто вообще... как будто я - скорлупа ... шифр ... пустая ... не такая же, как все люди, ...и даже не человек. И когда ко мне это приходит, я спрашиваю, почему я живая ... для чего всё это. Мои связи с этим миром становятся все тоньше...
- Вы хотите сказать, что у вас возникала мысль о самоубийстве? - обеспокоенно спросил Алекс.
- Нет, нет. Никогда. Я не могла.
- С облегчением слышу это.
Она кивнула.
- Я слишком упряма и несговорчива, чтобы принять лёгкий выход из чего-либо. Я просто попыталась выразить глубину этого настроения, черноту его. Теперь вы можете понять, почему мне необходимо пустить корни и установить долговременные связи здесь, в Киото.
На лице Алекса отразилось сострадание:
- Как вы можете жить с этой пустотой и все ещё оставаться весёлой и жизнерадостной?
- О, - быстро проговорила Джоанна, - я чувствую себя так не всё время. Это состояние приходит ко мне только раз в определённый период - один раз каждую пару недель, и никогда дольше, чем на один день. Я отбиваюсь от него.
Он коснулся пальцами её щеки: она была бледная и холодная.
Внезапно Джоанна осознала, как внимательно он на неё смотрел, и она увидела в его глазах след жалости, смешанной с сочувствием. Реальность замка Нийо и действительность их ограниченной во времени связи нахлынули на неё. Она удивилась и даже задрожала, поняв, как много она сказала и как далеко сама открылась ему. Почему она отбросила свои доспехи уединённости перед этим мужчиной, а не перед кем-нибудь другим до него. Почему она пожелала открыться Алексу Хантеру до такого предела, как никогда не позволяла узнать себя Марико Инамури? Она начала понимать, что её голод по другу и любви много сильнее, чем она думала до этого момента.