Марико взяла стакан и стала медленно поворачивать его в руках, но не пила. Джоанна с восхищением наблюдала за ней. Благодаря врождённой грации Марико умела превратить обычнейшее действие в таинство. Она была довольно хорошенькой, с большими чёрными глазами и тонкими чертами лица, возраста Джоанны - около тридцати лет. Казалось, она не подозревала о своей красоте, и её скромность, возможно, была самой приятной чертой.
Она пришла работать в "Прогулку в лунном свете" через неделю после открытия: устроилась на эту работу не только из-за жалования, но и из-за возможности попрактиковать свой английский с Джоанной. Она дала понять, что намерена проработать в кафе год или два, а затем добиваться должности исполнительного секретаря в одной из больших американских компаний, имевших представительства в Токио.
Но прошло шесть лет. Токио её больше не манил. По крайней мере, она была сравнительно довольна жизнью.
"Лунный свет", - подумала Джоанна, - тоже очаровал Марико. Что он - главный интерес в её жизни, так же верно, как и то, что он - единственный интерес в моей".
Кроме того, между ними возникла внезапная сестринская привязанность и участие друг в друге. Друзей они заводили одинаково нелегко. Марико была сердечная и очаровательная, но на удивление робкая для женщины, работающей в ночном клубе в Гайоне. Её имидж был некая спокойная, замкнутая, тихо говорящая, держащаяся в тени японская женщина другого века. Джоанна была противоположностью Марико в темпераменте, живая и открытая. Она легко сходилась почти с любым, но ей было трудно переступить ту черту близости, что превращала знакомого в друга. Потому что дружба давалась ей нелегко, она делала все, чтобы удержать Марико. Она возлагала на эту молодую женщину всё возрастающую долю ответственности в управлении "Лунным светом", ежегодно увеличивала ей жалование, и Марико отплачивала за это упорным трудом. Не договариваясь, они решили, что расставание было бы как не желательным, так и не нужным для них.
"Но почему Марико? - Джоанна стала размышлять. - Из всех людей я могла бы выбрать самого лучшего друга, но почему её? Ну... потому что я абсолютно уверена, что Марико никогда не будет назойливой и никогда не будет слишком сильно интересоваться мною".
Так думала Джоанна, восхищённо глядя на Марико. И не понимала себя. Что Марико могла выяснить? Что было такого, чтобы скрывать? У неё не было секретов. Держа стакан хереса в руке, она вышла из-за стойки и села на табурет.
- Тебе опять приснился тот кошмар? - спросила Марико.
- Всего лишь сон.
- Кошмар, - настаивала Марико, - тот самый, что приходил к тебе уже тысячу раз?
- Две тысячи... три. Я разбудила тебя?
- Было хуже, чем обычно.
- Нет, так же, как всегда.
- Ты думаешь, что я тебе поверю?
- Ну, хорошо, - сказала Джоанна. - Это было хуже, чем обычно. Извини, что разбудила тебя.
- Я беспокоюсь о тебе, - сказала Марико.
- Нет нужды беспокоиться. Я крепкая.
- Ты видела его опять... человека с металлическими пальцами?
- Я никогда не видела его лица, - устало сказала Джоанна. - Я вообще никогда ничего не видела, кроме его богомерзких пальцев - или, по крайней мере, это всё, что я могу вспомнить из виденного. Мне кажется, что это больше, чем просто ночной кошмар, хотя он никогда не остаётся со мной, когда я просыпаюсь. - Она вздрогнула и отпила немного хереса.
Марико тихонько дотронулась до плеча Джоанны:
- У меня есть дядя, он...
- ... гипнотизёр.
- Психолог, - сказала Марико. - Врач. Он применяет гипноз...
- Ты уже тысячу раз это говорила, - ответила Джоанна. - И мне это не интересно.
- Он мог бы помочь тебе вспомнить весь сон, заглянуть в твоё прошлое и найти причину кошмара.
Джоанна задумчиво разглядывала своё отражение в голубоватом зеркале бара и, наконец, сказала:
- Знаешь, я не уверена, хочу ли я знать эту причину.
Глава 3
Алекс Хантер размышлял над тем, что, если бы его служащие в Штатах увидели обедающим в "Прогулке в лунном свете", они были бы крайне удивлены его поведению. Хантер был известен как требовательный начальник, предполагавший в своих служащих совершенство и быстро расстающийся с работниками, которые не соответствовали этому представлению; всегда честный, но не более того, он редко выражал своё мнение, но очень часто становился объектом меткой и резкой критики. В Чикаго он был известен как человек неразговорчивый, крайне неразговорчивый, один из тех, кто редко улыбается. Многие ему завидовали и уважали, но не любили. Его служащие и прочее окружение были бы сбиты с толку, если бы увидели его любезно болтающим с официантами, с улыбкой, не сходящей с лица.