Глава 5
Киев, октябрь 2019. Заплаканная девушка в поисках душевного собутыльника
Тот отрезок улицы Франко, где жил Бисмарк, годился и для ленивых, и для слишком бодрых. Каждый раз при выходе из дома, у Олега появлялся выбор – «катиться» вниз в сторону Владимирского Собора или карабкаться вверх на Ярославов Вал, где, конечно, соблазнов в виде кафешек и баров имелось побольше, но для этого требовались энергия и желание. Поэтому любой «прогулочный» выход Бисмарка из дому начинался с выбора: вверх или вниз? Вверх было ближе, но труднее, вниз, даже если только до Хмельницкого, было легче, но чуть дальше и намного скучнее, если речь шла о месте для завтрака или кофейного уединения. Все «деловые» выходы вели вверх, ведь короткий путь к ближайшей станции метро пролегал через Ярвал.
Иногда Олег задумывался: как же тут жила свои последние годы его тетка, тетя Клава, от которой он и получил квартиру в наследство? Дом на склоне на самом деле ей не оставлял выбора. Когда ей исполнилось шестьдесят семь, она перестала отходить далеко от парадного. Сидела на скамеечке. Еще через пару лет перестала спускаться с третьего этажа, переложив заботы о покупке продовольствия на социальных работников. Летом сидела на балконе, зимой на кухне у плиты, грелась. Родители Олега к ней наведывались нечасто. Они вообще Киев не любили. Да и тетку, кажется, тоже. Сидели в своем Чернигове, как и сейчас сидят. В хрущевке на первом этаже. Окна за железными решетками «от воров», если вдруг по ошибке сунутся. Красть-то у них нечего! Мать всю жизнь педиатром в поликлинике, отец – школьный учитель истории, который все детство Бисмарку разукрасил рассказами про Римскую империю и государство Урарту. Олег слушал его очень внимательно в десять лет, вполуха в тринадцать и перестал слушать в пятнадцать, когда начались его тинейджеровские конфликты с родителями. Жить за решетками на окнах в тесной хрущовке первого этажа с родителями-интеллигентами стало невыносимо. Поздним утром после выпускного, когда голова еще шумела от шампанского и бессонной гульбы до рассвета, отец и мать позвали его, еще не совсем вменяемого, на кухню и поставили перед выбором: университет или работа! Конечно, он поступил не разумно, но что еще можно было ожидать от только что попрощавшегося с десятилетним школьным сроком подростка? Он послал их матом, влез ногами в сандалии и хлопнул дверью.
Пару дней пожил у приятеля, не отвечая на звонки мобильного. Потом все-таки вернулся. И удивился, что возвращение блудного сына не вызвало новый скандал. Родители его встретили насупленные, но тихие. У отца в глазах даже прочитывалась скорбь.
– Тетя Клава умерла, – сообщил отец.
Видимо, в семнадцатилетнем возрасте человек не особенно верит в существование смерти. Во всяком случае, сообщение поначалу только спровоцировало давние и недавние воспоминания, ведь Бисмарк частенько удирал из Чернигова в Киев пошляться, и если загуливал, то ночевал у нее, у двоюродной сестры отца. Она к нему относилась по-доброму. Даже деньжат иногда подбрасывала из своей пенсии.
– Тетя Клава умерла, – повторила раздраженно мама, не заметив на лице у сына полагающуюся в таких случаях скорбную мину. – И оставила тебе наследство! Квартиру! – добавил отец.
– Надо будет оформить все документы на квартиру, продать ее и купить тут, рядом с нами. У нас квартиры дешевле, можно, наверное, трехкомнатную найти!
– Вы что, с ума сошли? – взорвался тогда Олег. – Продавать квартиру в Киеве, чтобы купить в Чернигове? Да никогда в жизни! Если это моя квартира – я буду в ней жить!
Так Бисмарк стал киевлянином и еще ни разу об этом не пожалел. Правда, с родителями отношения охладели. Звонили они ему только по праздникам и начинали разговор всегда с упреков и обвинений. «Тебе на нас наплевать!» – эта фраза обязательно должна была прозвучать в начале. Потом мама его срамила за легкомысленное отношение к выбору профессии. «Про тебя же все спрашивают! И что, я должна им говорить, что ты работаешь курьером в интернет-магазине? Это же ужас какой-то!»
– Надо ей позвонить и сообщить, что моя карьера пошла вверх и я уже стал дежурным электриком! – усмехнулся в мыслях Бисмарк, вспомнив традиционные мамины укоры в свой адрес.
Обычно после ночной смены Олегу хватало четырех-пяти часов сна, чтобы восстановиться. Но в этот день азарт, спровоцированный ночными находками, поднял его с дивана уже к полудню. Он расстелил на письменном столе газету, выложил на нее трофеи, достал набор привычных инструментиков, которыми пользовался для очистки найденных в земле медалей, монеток и прочего. Набор состоял из стоматологических штопферов и кюреток, а также обязательных для последней стадии очистки щеточек со щетиной из проволок разной жесткости. Глина и другая земляная налипь с железа второй мировой войны очищалась обычно не без труда, но относительно легко. Тут же он имел дело явно с «налипью» более древней, многовековой, поэтому и перстень взял пальцами с особой осторожностью, и штопфер выбрал покрепче – таким можно лошадиные зубы раздвигать! Стал процарапывать штопфером дырку, в которую когда-то входил палец владельца перстня. Окаменевшая глина не поддавалась, но острие инструмента все-таки оставляло на ней следы. Отложив стальной «карандаш» штопфера в сторону, Олег пододвинул к себе стоматологический электробур. Включил, поднес его головку к перстню, словно к зубу. Легкое жужжание работавшего вхолостую бура сменилось на более тяжелое. Несколько раз придавив бур к глине, Бисмарк поднес перстень к глазам. Включил себе в помощь настольную лампу. След от бура удручил черного археолога. Если глина действительно окаменела, то бороться с нею придется, в конце концов, не буром, а сверлом. А это для перстня ой как опасно! Возьмет он, и вместе с камнем на мелкие кусочки расколется!