– Нет, – Адик перешел на серьезный тон. – Потрудись еще! Недолго! Вот тебе премия, – он вытащил из кармана три сотки в евро. – Держи и ни в чем себе не отказывай! О! А что это у тебя? – он уставился на посиневшее запястье правой руки Олега, протянутой за деньгами.
Рукав куртки опять скрыл запястье.
– Черт его знает, – Олег пожал плечами. – Может, во сне ударил?
Глава 6
Львов, май 1941. Богдану Куриласу звонят из НКВД
Профессор Богдан Курилас спиной почувствовал осторожные шаги.
– Тебе еще долго, Даня? – спросила жена почти шепотом.
– Нет, уже закончил.
– Звонили от Марковича. А тебе еще побриться надо.
Профессор оглянулся: жена уже приоделась в платье, купленное до войны, но ни разу не надеванное, волосы накручены, лицо намакияжено. Она выглядела сейчас значительно моложе своих сорока с хвостиком. Профессор был старше на десять лет, но ощущал себя совсем не старым, а скорее уставшим. То, что пережили они с начала российской оккупации, было похоже на сущий ад. Люди своей суетливостью стали похожи на муравьев.
И это не удивительно!.. Одни говорили, что никогда не уйдут со своей земли потому, что остаться с народом – это национальный долг, и русские, мол, уже не те, что были когда-то, они ведь идут в Европу, следовательно, нужно приспособиться к новым требованиям. И главное – это же Украина, хоть и красная. Поэтому надо оставаться на месте, занимать должности и пытаться влиять на события. Однако те, что встречались с большевиками ранее, были убеждены, что они нисколько не изменились и никогда не изменятся, поэтому решили бежать. Третьи считали, что нечего паниковать и обгонять события, стоит присмотреться к новым порядкам и только тогда, поняв, что происходит, принимать решение.
Несмотря на все эти бросания людей из стороны в сторону, из лагеря в лагерь, Львов не опустел, не стал безлюдным, а наоборот, загудел жизнью города с миллионным населением! Все улицы были забиты машинами, повозками, бричками, толпами людей. Беглецы устремились сюда со всей Польши, ища спасения от немцев, но очень скоро многие из них убедились, что попали в еще более опасную засаду. Выяснилось, что правы были те, кто сбежал: почти все они выжили, и особенно это касалось интеллигенции. Тех, кто остался, депортация привела в Сибирь и в Среднюю Азию.
Всех поразил пролетарский и очень запущенный вид русского войска – грубые, как топором рубленные лица, встревоженные глаза и уставшие телодвижения. Казалось, они еле ноги волочили. Тем не менее, с оружием не расставались: из кузова каждого военного грузовика торчали в небо клинки штыков. Комиссары боялись, что контакты с населением разложат армию, поэтому красноармейцам было строго-настрого запрещено разговаривать и сближаться с местным людом. С ними чаще пытались контактировать агитаторы и сами комиссары, но и они, хотя и были напичканы лозунгами, не могли ответить на очень простые вопросы. Например, почему у вас все так бедно одеты? Ведь вид гражданских «освободителей» мало чем отличался от вида военных: все они ходили в ужасно сбитой обуви, не имели белья. Хорошо одетый местный рабочий по сравнению с ними скорее походил на буржуя, чем на пролетария. Поэтому львовяне специально стали надевать что-то изношенное, плохое, чтобы не выделяться и не попадать в скверные ситуации. Ведь уже не один простой рабочий был задержан красноармейцами за недостаточно бедный вид.
«Освободителей» на Западной Украине называли «советами» или «русскими», так как все они говорили по-русски, пели только казенные русские песни, да и командовали там русские. Городские стены обклеили плакатами с изображениями Маркса, Ленина и Сталина, на углах домов запестрели красные флаги. Они очень быстро линяли, но их по ночам меняли на новые. Наскоро склепанные картонные памятники на окрашенных под камень постаментах при первом же дожде расползались и опадали. На людных улицах целыми днями ревели динамики с бодрыми новостями на одну и ту же тему: какая замечательная жизнь наступила на освобожденной земле и в какой нищете загнивает буржуазный мир.
Новые люди, строем пришедшие с востока, быстро заняли все ответственные места, получили руководящие должности, а изгнанные из своих кабинетов местные «эксплуататоры» вынуждены были выносить из дома и продавать на базаре все, что осталось от бывшей «буржуазной» жизни – одежду, утварь, картины. Высших польских и украинских чиновников, судей, купцов, домовладельцев, старшин и полицейских сразу отправили в Казахстан и Сибирь. Большинство из них там и расстреляли.