– Вы Виталий Петрович? – спросил его Бисмарк.
– Нет, что вы, – тот замотал головой. – Папа умер! Уже два года прошло!
– Тогда вы, наверное, Игорь? – вспомнил Олег имя, стоявшее под всеми одинаковыми письмами, отправленными Польскому.
– Да, Игорь Витальевич! – кивнул старик.
– К вам можно? Я пишу книгу про историю украинской археологии. Меня очень интересует ваш папа, – голос Бисмарка зазвучал так убедительно, что он сам, казалось, был этому удивлен. Особенно отметив, как внимательно слушает его и смотрит на него хозяин квартиры номер четыре.
– Да, да! – старик посторонился, пропуская гостя внутрь.
В квартире пахло отсыревшими книгами.
– Не разувайтесь! Проходите! – сказал Олегу сын археолога. – У меня тут не убрано.
«Не убрано» – звучало слишком высокопарно для квартиры, в которой, казалось, последний раз убирали лет десять назад.
«Тут пахнет, как после потопа!» – гость остановился в комнате, осматриваясь по сторонам.
– Вон кресло, садитесь! – указал рукой старик. – А я сейчас форточку открою. Действительно душновато!
Два кресла, тяжелые, бардового цвета, если и были моложе этого старого здания, то не намного. Между креслами стоял журнальный столик, а за ним – древний пластинчатый электронагреватель. По расположению пустой чайной чашки на столике Олег определил кресло хозяина и сел напротив. Дотронулся рукой до обогревателя и чуть не обжегся.
– Я вам ничего не предлагаю, – присаживаясь, проговорил старик. – Нечего предлагать, пенсия через неделю!
– Так может, я схожу, что-нибудь вам куплю? – Бисмарк доброжелательно глянул в глаза старика. Лицо его оживилось.
– Что, в самом деле? – не поверил тот своим ушам. – Магазин тут рядом, на углу! Я был бы благодарен!
Олег поднялся на ноги.
– Поесть? – уточнил он. – Или выпить?
– И выпить тоже, – на лице Игоря Витальевича Клейнода проявилась удивленная улыбка. – Раз уж вы так добры, то я сегодня на благотворительный фуршет для бездомных и бедных не пойду! Тем более, что там от коллег по бедности часто дурно пахнет!
– Хорошо, я сейчас! – Олег отправился к выходу.
– Вы дверь не захлопывайте, а только прикройте! Чтобы я снова не вставал! – крикнул ему в спину старик.
Глава 18
Львов, май 1941. Профессору возвращают полный контроль над своей жилплощадью
Выйдя из управления НКВД на улицу, Курилас увидел неподалеку свою служанку в потрепанном пальто, из которого торчали клочья ваты, она бросилась к нему с плачем и стала благодарить за спасение. На ее осунувшемся лице он увидел следы синяков. Ее всю трясло.
– Почему ты в пальто? – спросил Курилас. – Не жарко?
– Почему? У меня под ним ничего нет. Все с меня стащили.
– Кто?
– Да все эти лярвы, которые там сидят. Проститутки – вот кто! Они же дети трудового народа. Им все можно. Отведите меня скорей домой!
Их посадили в машину в сопровождении молодого офицера, которому полковник поручил нести реликвии, завернутые в полотно.
Возле ворот дома профессора стоял грузовик. Лейтенант Кравцов, опершись спиной на кабину, закуривал самокрутку. Водитель в кузове передвигал набитые чемоданы.
– Подгони их там, – крикнул Кравцов офицеру. – Заебали. Такой цирк устроили! Мало того, что мамаша – старая большевичка, так еще и сынок этой старой шлюхи – замначальника тюрьмы. Представляешь?
– Да вот я как чувствовал, что будет непросто.
– А у нас никогда просто не бывает. Он, нас, блять, всегда под танк бросает.
Курилас поднимался по лестнице, чувствуя невероятную усталость. За его спиной топали офицер и служанка. Зайдя в прихожую, они наткнулись на баррикады из вещей квартирантов. Те суетливо вытаскивали в коридор из комнат свои пожитки, упаковывались и при этом громко ссорились.
– О! – окрысилась на Куриласа мамаша. – Явился – не запылился! Посмотрите на него! Оказывается, мы ему мешали! Теперь нас на улицу? Да? С ребенками? О! А это кто!? – показала рукой на служанку. – Да это же враг народа! Ее в Сибирь упечь надо! Скотина! Половой тряпкой чуть меня не избила!
Мамаша сразу бросилась к служанке, пытаясь схватить ее за волосы, но та неожиданно боднула ее головой, видимо, в тюрьме научившись такому способу самообороны. Женщина свалилась на пол, задрала ноги, демонстрируя длинные панталоны, и завизжала, как недорезанный поросенок. Поднялся еще больший шум. Тут уже и остальные жильцы налетели и загалдели о своем, перекрикивая друг друга.