— А что, она у тебя тоже огневая? — на ходу подхватывая шутку, спросил у него Осташко.
— Ох и огневая, товарищ капитан, — бойко, с явным удовольствием откликнулся Спасов. — Из-за нее дважды чуть было под указ о прогулах не попал, проснуться утром никак не мог…
— Тебя, я вижу, папаша с мамашей в веселую минуту задумали, а?
— Угадали, товарищ капитан. Недаром меня и Адамом нарекли.
— А при чем здесь Адам?
— Ну как же, он-то был веселым парнем…
— Откуда знаешь?
— Да ведь если б не так, то, представляете, какое бы скучное человечество от него с Евой пошло?! И деваться некуда было бы… Одна зевота! А так вроде бы еще и ничего, неунывающее, а это ж тоже наш постоянно действующий фактор… Знамо, кроме фашистов, так их я за людей не считаю.
— Вот ты бы, Спасов, еще и Мусатова развеселил. А то вот заговорили об огневом, а он слушает вас и робеет.
С лица сидевшего на корточках Мусатова еще и сейчас не сошла растерянность, в разговоре он не участвовал, только переводил взгляд с одного говорившего на другого.
— Мусатов, вы поняли, чем выгоден пехотинцу огневой вал? Почему надо держаться к нему поближе? Да сидите, не вскакивайте.
— Так точно, товарищ капитан, понял.
— Ну а все же, что говорил взводный о разрывах снарядов? Запомнили?
— Говорил — будет хорошо… Все осколки летят на Гитлера, только один на меня.
Захохотали.
— Вот и не совсем так, Мусатов. И этот один до тебя не долетит, если будешь помнить о дистанции. Артиллеристы научились за два года, огонь ведут точный. Смотри, как это будет в бою…
Алексей начертил на дне окопа траекторию снаряда, обозначил его взрыв и разброс осколков, этот устремленный вперед смертоносный веер, показал и последующие переносы огня.
С любопытством смотрели на незамысловатый, заветвившийся на глине чертежик и остальные пятеро. А в глазах Спасова, за его приспущенными рыжими ресницами, как показалось Алексею, на этот раз проглянули не только веселое любопытство, но и какая-то взвесившая все, схожая со стариковской мудрость.
Во второй роте, куда шел Алексей, Замостин сегодня созвал партийное бюро батальона. Здесь была самая вместительная и удобная для этого землянка. Алексей заявился чуть ли не на полчаса раньше. Хотелось порадовать Солодовникова только что полученной газетой, в которой Сорокин опубликовал свой очерк о парторге и его братьях. Степан сдержал свое слово. Ему удалось через полевую почту разыскать еще одного из Солодовниковых — Александра, оказавшегося в армейских оружейных мастерских. Очерк с заголовком «Девять богатырей из села Долгуши» был разверстан на всю полосу…
Солодовников сидел у входа в землянку, натачивал обломком кирпича свою саперную лопатку. Алексей сразу заметил, что сержант чем-то расстроен, удручен. Поблагодарил за газету, спросил, можно ли послать вырезку домой, и остался таким же понурым. Словно тяготясь дальнейшим разговором, стал нервно сворачивать цигарку. Алексей, ожидавший, что очерк порадует сержанта уже одним тем, что в нем рассказывается словами очевидца об одном из братьев, удивился:
— Что с тобой, Солодовников? Приболел?
— Нет, товарищ капитан, болеть сейчас некогда, — помолчал и, видя, что его ответ не рассеял недоумения замполита, глухо добавил: — Только ведь восьмеро теперь нас… Не девять, а восемь…
— Что?.. Неужели Александр?..
Алексей, поняв, что случилось, подумал, что погиб именно Александр, с которым встречался Сорокин. Очерк запоздал, письмо пришло раньше.
— Нет, старший… Владимир… Помните, я вам рассказывал, что с первого дня войны никаких вестей? А сейчас переслали письмо из партизанского края… Он там комиссарил в отряде… Убит под Брянском…
Лазоревые глаза Солодовникова были сейчас сухими, немигающими, неподвижными, такими Алексей их еще не видел. И какие-либо утешающие, соболезнующие слова казались ни к чему, лишними — да и разучился он их произносить за время войны.
— Товарищ капитан, когда же душу смогу отвести?
— Теперь уже скоро, Павел… Сегодня ночью ждем саперов, — Алексей положил руку на плечо бронебойщика, с грубоватым мужским сочувствием обнял его. — Ну, а после саперов, сам понимаешь, и наш черед…