— Так надо же что-то придумать и на ходу, Алеша, — искренне забеспокоился Мамраимов. — Как же иначе? Встретились и разошлись? Нехорошо. Не забывай, что я сын Востока… Кто знает, когда еще увидимся?.. Ты где и куда сейчас?
— И сам пока не знаю… Отведены во второй эшелон.
— И у нас передышка. Постой, ты обедал?
И без того исчерна-жгучие глаза Мамраимова воспламенились еще больше. Заговорило его хлебосольство, и, здесь, сейчас, оно не могло не вызвать у Алексея улыбку.
— Ох, дорогой мой, нашел о чем спросить… Пока еще кухни в боевых порядках не двигаются, хоть и полевые. Вот собираюсь ее разыскать.
— А нашу саперную и искать не надо, тут она. Оставайся, хоть накоротке посидим. Сам аллах велит.
— Только не сейчас, Рустам, не сейчас, люди ж у меня…
— А ты где с ними расположился?
— Вон там, за подбитой самоходкой… В буераке…
— Так я тебя найду… Вот только разберусь с делами и найду. Приглашаю ко мне! Договорились? Угощу, как эмир бухарский… Не прощу, если откажешься. Не вздумай обидеть.
Как ни порадовала Алексея эта встреча, однако спустя несколько минут он думал уже не о ней. Вместе с Фещуком выясняли понесенные в ротах потери — убитыми, ранеными. К счастью, они оказались невелики. Но о том, что в первой роте помимо трех тяжело раненных погиб при отражении танковой атаки Морковин, думать было тяжело; к личной горести как бы прибавлялась и горесть Ремизова о своем давнем дружке… Тяжело было думать и о том письме, какое он должен был написать в Новоузенский детдом сестренке Морковина… Наученный горьким опытом, Алексей теперь не спешил отправлять такие письма. Пусть хоть неделю-другую для родных и знакомых продлится обманчивая, зыбкая надежда.
— По-моему, Морковина надо посмертно представить к награде, — сказал Осташко Фещуку. — Обучил ребят стрельбе по смотровым щелям и сам героем держался… Как думаешь?
— Согласен… Представим… — хмуро склонил голову комбат. — В донесении опиши… И Маковку не забудь. Представим тоже. Молодец! Так что давай и о живых…
Да, надо было думать и о живых, о тех, кто остался в строю. Сейчас они покатом лежали на дне буерака у ручья, сваленные изнеможением. Никого не пробудила даже прибывшая кухня. Приехавший вместе с ней Чапля привез увесистую пачку газет. Все свежие. Не только армейская, но и московские за сегодняшнее число. Видимо, доставлены самолетом. В армейской газете корреспонденция Сорокина «За огневым валом»… Алексей подвинулся к Фещуку:
— Про нас… Читай.
Они только-только углубились в чтение, как раздался громкий, полный солдатского рвения возглас:
— Товарищ майор, разрешите обратиться к капитану!
Фещук поднял голову, удивленно уставился на незнакомого молоденького посыльного. Алексей, заметив черные лычки сапера, вспомнил о Мамраимове и засмеялся.
— Да это знакомый прислал. Час назад встретил. Вместе училище кончали. Замполит он в саперном. Тут рядом.
— Так точно! Приглашают на обед!
— Обед? Неужели как у эмира бухарского? — всплыли в памяти Алексея щедрые посулы друга.
— А это будет вам самим видно, товарищ капитан, — смышлено залукавились глаза посыльного.
— Не знаю, как и быть, обошелся бы сейчас и без него. — Алексею и хотелось поговорить с Рустамом, да больно уж не ко времени. — Лучше, пожалуй, в другой раз когда-нибудь…
Но Фещук, заметив колебания своего замполита, вмешался:
— Чего упрямишься? Обещал ведь, наверное? Иди, с саперами дружбу терять не стоит.
— Хорошо, передай, что сейчас буду.
— Приказано сопровождать. Мы теперь на новой резиденции…
— Ну, какой же ты, брат, настырный… Ладно уж, веди, — поднялся Осташко.
Сапер лихо повернулся, зашагал по дорожке, промятой по травянистому склону. Выбравшись наверх, они шли доспевающим полем. Нет-нет да и попадались еще не убранные, затерявшиеся среди хлебов трупы. Наших санитарам разыскивать было трудно — выцветшие гимнастерки солдат издали сливались с уже созревшими золотистыми колосьями. Немецкие, серо-зеленые, бросались в глаза заметнее. А в небе над полем и сейчас не умолкал гул моторов.
— Вот и пришли, товарищ капитан.
Хлеба кончились, и на округлой зеленеющей проплешине Алексей увидел внушительную группу блиндажей — в центре осанистый, большой, а вокруг него на орбите, подобно планетам вокруг главного светила, — меньшие. Но все, как один, добротные, в несколько накатов, с аккуратными козырьками, которыми маскировались поблескивающие на уровне земли оконца. Поверху и сбоку блиндажи были искусно обложены густо затравеневшим дерном, что сделало их совершенно неразличимыми для наблюдения с неба и спасло от бомбового удара нашей авиации, хотя наверняка здесь располагался полевой штаб вражеской дивизии, если не корпуса.