В Лебедянь пришли уже в сумерках. И в окраинных избах, и в городского типа домах, что стояли на площади, окна глядели на улицы темными, мрачными квадратами, были зашторены. До этого, проезжая эшелоном, впервые за долгие месяцы полюбовались кое-где приветливыми огнями далеких деревень, а здесь уже снова приметы войны, ее предполье…
Фещук поджидал колонну на площади. Был здесь уже и Трилисский. Подозвав командиров рот, засемафорил рукой, стал показывать, кому в каких порядках домов размещаться.
— Только пока не подъедет батальонная кухня, в хаты людей не заводите, — предупредил ротных Осташко.
— Что так? Скинули бы сапоги, обсушились в тепле.
— Когда сапоги скинуты, тогда уже не до ложек… Бултыхнутся на пол — и гвардейскими минометами не разбудишь.
— Вам дело говорят, выполняйте, — поддержал Фещук замполита, словно он высказал его собственную мысль.
Штаб занял домишко вблизи торговых рядов, в котором, судя по старым, развешанным на стенах плакатам санпросвета, издавна обитала или санитарная станция, или контора Лебедянского рынка. Новожилов отыскал на задворках хворост и сразу же стал взбадривать захолонувшую облупленную печку. Нашлась и солома, чтобы прикрыть каменные плитки пола. Как ни тянуло Алексея после ужина вслед за Фещуком опуститься на это духовитое, обещавшее добрый сон ложе, все-таки он пересилил себя, решил пройтись по расположению рот. Чистое звездное небо, только на горизонте обранное тучами, походило на бездонную, окаймленную потемневшим снегом прорубь. Размахнувшись от края и до края земли, в нее устремился серебристый луч прожектора и, не нащупав там никакой тверди, мгновенно исчез. Ночь углубилась, задышала спокойней.
Окликаемый вполголоса часовыми, Алексей шел от двора к двору. Повсюду в домах спали. Лишь в одном из плохо закрытых окон узеньким лезвием блестел свет.
— Кто там все еще возится? — спросил Алексей у похаживающего вокруг колодца часового. Присмотрелся, узнал Панкова.
— Давно улеглись, товарищ капитан. Храпят — аж сюда слышно. Хор Пятницкого!
— А что ж не потушили?
— Хозяева, наверное.
Алексей все же пошел проверить. Над оставленными на столе такими притягательными котелками склонились две ребячьи головенки. Мальцы опрометью кинулись на печь.
— Что, сдрейфили, мышата? — успокоил Алексей. — Действуйте, ешьте, раз уж поступили на солдатское довольствие, только окно получше прикройте. Где мамка?
— На окопах, — тоненько послышалось с печки.
Об отце спрашивать уж и не стал. Наверняка где-то если не в такой же придорожной хате, то в окопах…
Вернулся в штаб. Ночное прохладное небо, тишина, та льдистая предвесенняя свежесть, которая в эти поздние часы ощущается особенно остро, взбодрили. Снял полевую сумку, шинель и, приткнувшись к потрескивающей плошке, стал писать письмо Вале. Счастливая Вологда с ее сугробами, библиотекой, горенкой в скворечнике ушла теперь в ту же даль, что и Ташкент, и Старое Подгурье. И только этому вырванному из тетради листку бумаги можно было поверять свои непостижимые рассудком, питаемые родником сердца ожидания и надежды.
6
Дивизия, что выгрузилась на станции «Лев Толстой», остановилась лишь после того, когда далеко позади были оставлены Лебедянь, Ефремов и на сменившихся командирских картах следующим ближайшим райцентром обозначился Новосиль. Но до него километров двенадцать не дошли. Свернули чуть в сторону, к небольшим деревенькам, разбросанным по увалистым склонам долины. Когда-то она являлась, наверное, руслом реки, а сейчас здесь подавал голос, по-апрельски лепетал и тренькал только ручей; правда, разлился и подбирался талыми водами выше голенищ. В безлюдной, полуразваленной — тут уже начиналась прифронтовая полоса — деревеньке и обосновался батальон Фещука. Здесь же на третий день и узнали, в чье подчинение наконец-то попала дивизия. Узнали не от вышестоящих штабов — связь только налаживали, — а от кольцевой полевой почты. Девчата с промчавшейся полуторки сбросили дежурному по батальону пачку газет, и он принес их Осташко. Развернув сверток, Алексей сразу же обратил внимание на эту незнакомую ранее газету.
— Смотри, майор, что-то новенькое… Любопытно, — протянул он комбату газету — двухполоску с заголовком «За Отечество!»
— А, старые друзья! Узнаешь, Замостин? — неожиданно заулыбался Фещук. — Вот где, оказывается, встретились! Это же шестьдесят третья армия, наша резервная, вологодская, брусничная и грибная…
— Как, да ведь шестьдесят третья уехала на Северо-Западный, — удивился Алексей.