— После того, как ты послал меня к черту, я оказался там же, где и ты, в Средней Азии… Только чуть подальше, в Ленинабаде, — рассказывал Сорокин. Сейчас наедине с Алексеем он словно снял с себя маску бывалого, тертого Макара Минометкина, глаза его стали задумчивыми, грустными. — Ну вот, там, в Ленинабаде, взяли меня библиотекарем в санитарный поезд… Видишь, как воюем, и такая должность есть, раньше я даже не знал… В общем, два рейса прошли удачно, а на третьем под Великими Луками разбомбили… Попал в резерв Главполитуправления… Донской проезд, пять… Оттуда в армейскую редакцию… Выходит, какое-то время находились в Вологде рядом. А ты где именно был на Северо-Западном? На Ловати? Александр Невский у тебя оттуда? «Мой предок Рача мышцой бранной святому Невскому служил…» Здорово сказал товарищ Пушкин. «Бранная мышца»! Она, я вижу, и у тебя окрепла. Ты и там, в батальоне, комиссарил?
Алексей стал было рассказывать, но когда увидел, что Сорокин этак деловито, буднично вынул блокнот и начал в нем что-то черкать, то сразу рассказ оборвал.
— Э, нет, дружище, так у нас разговор не получится.
— Почему? — в притворном изумлении округлил глаза Сорокин.
— Потому что не собираюсь стать героем твоего очерка. Может, когда-нибудь попозже, если еще встретимся, а сейчас рано. Избавь, пожалуйста.
— Да ты откуда взял, что я хочу сделать тебя героем? — в свой черед шутливо запротестовал Сорокин. — А если я собрался тебя хорошенько пропесочить? Ты забыл о моем основном армейском амплуа?
— Это уж другое дело… Но и тогда надо начинать не с меня. Отправляйся в роты.
— Ладно, не будем терять времени, еще ночью наговоримся. А сейчас и в самом деле похвались хорошим ротным парторгом… Есть в батальоне такие?
Алексей подумал о Солодовникове.
— А блокнот у тебя запасной имеется?
— Он что, такой разговорчивый?
— Ну, это уже как сумеешь к нему подойти, расшевелить.
— Пока удавалось. Позавчера получил интервью, а заодно с ним двадцать литров бензину даже у начальника тыла…
Солодовникова они нашли позади землянки, под яблоней. Что-то негромко читал. Трое бойцов плашмя лежали на траве, уперев локти, как пулеметные сошки, в землю, слушали. Осташко, еще подходя, жестом руки разрешил не подниматься.
— Что читаете, Солодовников?
— Иваном Куликовым заинтересовались, товарищ капитан.
— Нравится?
— Занятно, встречались и мне такие…
— Ты мне больше не нужен, — шепнул Алексею Сорокин, в голове которого, возможно, уже мелькали первые строчки будущей корреспонденции: «Я застал парторга роты, когда он знакомил своих товарищей по оружию с новым фронтовым рассказом Бориса Горбатова…»
Наведавшись к яблоне спустя полчаса, Алексей еще издали увидел, как одна за другой вспархивали под быстрым карандашом Степана страницы блокнота. Слышался голос Солодовникова:
— Ну, а пятый — Владимир. Этот связист. Уже четвертый год в армии. Воевал под Львовом, под Ленинградом.
Осташко понял, что появился рано, и не стал подходить. Впереди были еще Александр, Иван, Федор, сам Павел… Сорокин вернулся только перед ужином.
— Ну, Алеша, спасибо! В счастливый день я к тебе попал. Ошеломлю всю редакцию. Девять богатырей! Вот это Матрена Ефремовна постаралась! Послала на фронт два расчета… Эх, всех бы разыскать! Да не в очерк, а в плакат… И на все фронтовые перекрестки, на все станции… Смотрите, какая семья взялась за мечи!.. Большевики, хлеборобы, шахтеры, токари, трактористы… Такому парторгу есть что сказать солдатам. Отцовской крови! За таким пойдут!..
— Сами бы дошли только… Говорил он тебе, что от Владимира с первого дня войны нет писем? — спросил Осташко. — А он, видимо, политруком был… Красную звезду на рукаве носил…
— Что ты так сразу «был, был»… А может, партизанит? Война большая, Брянские и Калининские леса тоже не малые…
Новожилов принес и, почему-то виновато вздохнув, поставил на стол котелки с ужином. Сорокин пододвинул один, мельком заглянул в него, но, словно чего-то ожидая, не стал пока есть, продолжал говорить.