— Новожилов, выгоните их и закройте окно, — вместо того чтобы ответить на вопрос, распорядился Осташко.
Новожилов осторожненько замахал над головами обедающих полотенцем.
— Кыш-кыш, — уговаривающе зашептал он. — Ну и жадные тварюги. И откуда же исхитрились пронюхать… За сколько верст!..
Полковник насторожился.
— Ты, товарищ ефрейтор, что-то лишнее загнул… Прифронтовая полоса двадцать пять километров… При такой дали не пронюхаешь.
— Так они же как воробьи, товарищ полковник. Разве станут с этим считаться? Что им полоса? Без пропуска обходятся.
— Все равно, дальше чем на три-четыре километра за взятком ее полетят. Да и нет сейчас в том нужды. Лето хорошее, медоносы повсюду.
В этом разговоре — один вел его вынужденно, смущенно, а другой с каким-то явным удовольствием и любопытством — Осташко и Фещук не участвовали. Мысленно проклинали рвение Бахвалова и Чапли, молчали. И молчание их становилось подозрительным.
— Ну вот что, стрелки, — обратился полковник уже к ним. — Вы мне перестаньте голову морочить. Где у вас пчелы?
Дальше отделываться молчанием стало невозможно.
— По правде говоря, товарищ полковник…
— По правде… А как же иначе?
— Так точно, виноваты… Хозвзвод случайно нашел несколько ульев. Оставило население в омшанике. Что с ними, бесхозными, было делать? Весна! Выставили наружу.
— Ох и ловок же ты выворачиваться, замполит. И мед уже гнали? — поинтересовался полковник, многозначительно отставляя компот.
— Гнать-то нечем. А так собирались солдат… сотами побаловать.
— Теперь картина ясная. — Полковник повернулся к Новожилову: — А ты, старый солдат, что же вздумал? Вместе со своим начальством поверяющим офицерам очки втирать, обманывать?
— Так это же дело не военное, товарищ полковник… к службе никакого касательства. Одним словом, пчела…
— То-то и оно, что пчела… А я ее уж как-нибудь знаю и от шмеля всегда отличу. В двадцать втором году на Дальнем Востоке на погранзаставе недаром пасеку держали. Не раз случалось вместо буденовки брыль надевать. И когда на погранзаставу гости приезжали, то их медком не обходили.
Фещук и Алексей готовы были хоть перекреститься. Грозу пронесло. Счастье их, что полковник оказался и сам пчеловодом. Может, и впрямь позвать Бахвалова, пусть мотнется на пасеку, вынет рамку потяжелей? Но этой мелькнувшей было мысли не успели дать ходу.
Полковник, а за ним и остальные поднялись из-за стола.
— А с пасекой поступим так — не трогать ее. Подтянутся сюда скоро медсанбаты, госпитали, вот тогда она и пригодится.
8
В день отъезда поверяющих всем запали в намять эти невзначай оброненные полковником слова о госпиталях, которые скоро должны подтянуться. Значит, передвинется вперед и батальон. Но потянулись дни, а никаких других признаков и обычных примет предстоящей передислокации не было. Правда, позвонили из полка, приказали направить на стажировку снайперов. Небольшую группу их — три человека — начали готовить еще в Кащубе. Вел обучение, был четвертым, старший сержант Морковин, сам, собственно, тоже новичок в этом деле, но все же на Центральном фронте в прошлом году открывший какой-то свой счет, продолжить который тогда из-за ранения не удалось. Теперь вместе с ним предписывалось послать кого-либо из командного состава батальона. Это уже что-то значило. Может, снайперы станут действовать в той полосе обороны, какую — рано ли, поздно ли — займет их батальон? Фещук предложил поехать Осташко. Тот связался со штабом полка, чтобы уточнить, когда и куда именно ехать.
— Направляйтесь завтра же в Новосиль, там вас встретят, — коротко кинул помощник начальника штаба Голиков. — Ясно?
— Не совсем, капитан. Куда в Новосиле являться? Все-таки большой или маленький, а город.
— Вы так думаете?..
— Передо мной карта… Обозначен районный центр.
— Вот теперь посмотрите на него вблизи. Будьте там в восемнадцать ноль-ноль, вас, повторяю, встретят. Все! — Голиков повесил трубку.
На другой день Алексей со своими снайперами вышел на дорогу, ведущую к Новосилю, чтобы сесть на попутную машину. Ждать не пришлось, она подвернулась сразу же. По когда уселись на ящики с боеприпасами, когда вынеслись на горку и взору открылась вся дорога на много километров вперед и назад, то удивились ее пустынности. А между тем разъезжена хорошо, двигайся, если сухо, хоть в четыре ряда; и трава по обеим сторонам припылена так, что даже поникла. Лишь репейники тянули вверх свои пунцовые соцветия и, надменно подбоченясь, кичились своим полновластием на невспаханных в эту весну широких гонах. По дороге, очевидно, ездили только ночью. Скоро на горизонте забелел и Новосиль. Они слезли на окраине города, машина юркнула влево от грейдерки, на неприметный издали проселок, верх ее кабины закачался над зарослями боярышника. Только теперь, шагая по улице, Алексей понял смысл иронического замечания Голикова о Новосиле. То, что Алексей издали принял за какие-то проглядывающие из-за густых садов белые колонны, белые порталы, оказалось стоявшими среди дворов печными трубами. Но сирень с обильными тяжелыми гроздьями изо всех сил старалась прикрыть обугленные руины, проросла в их кирпичных междурядьях, на фундаментах среди бутового камня, заполонила все давно не хоженные тропы. И как прошлым летом, там, в Старом Подгурье, ни одной надломленной мальчишеской или девичьей рукой ветки.