— Не так как ты ожидала, верно? Вообще, знаешь… глупо ждать чего-то иного, устраивая ловушку врагу на его же территории. Это ведь мой город, цыпочка!
— Твой город? Не слишком ли ты обнаглел — присваивать земли Империи? — В самом деле — страхом тут и не пахло. Серо-стальные глаза Илайи глядели на меня с прежним презрением. — Отребье! Не много ли ты о себе возомнил, погань нечистая?! Правда в том, что ты здесь никто! Однажды иерофант сотрет тебя с лица земли, сотрет всех вас!
Я лишь усмехнулся. И всё же почему их вопли и оскорбления так однообразны?
— У вашего иерофанта забавная политика — внушать своим цепным псам мысль о ничтожности врага. И вы наивно верите! Только правда такова, что за моими плечами тысячи воинов, натасканных на выживание. И все их силы отныне будут направлены на то, чтобы в этот город не ступала нога красно-белой швали! А знаешь, что случится потом? Да ничего. Потому что у вас нет приличной армии. Воевать-то в Морях Хаоса якобы не с кем…
— Не делай из иерофанта дурака, он не таков, — вклинился Рик. — И не лезь в бутылку! Ты во многом прав, но не думаю, что Эвклид будет так просто стоять и смотреть, как культ Хаоса захватывает земли Империи. Он у нас любитель побеждать… Ладно, ты закончил с очередной речью темного властелина? Нам следует торопиться.
Илайю Рик парализовал и отправил телепортом в «Мертвую голову». А я до боли стиснул кулаки и с неохотой принялся разыскивать в куче трупья своих воинов, без особого успеха надеясь на признаки жизни хоть от одного из десяти. Пару минут спустя, найдя желаемое, в неверии вытаращил глаза и нервно расхохотался. Ловкач хрипло булькал в луже подсыхающей крови.
— Эван, ты нереально везучий подонок!
На радостях рву себе запястье прямо зубами, чтобы напоить его своей. Заодно кошусь на спину Рика, замершего этаким потрепанным мраморным изваянием в центре портального круга, усеянного трупами после вечеринки в мою честь. Рубашка разорвана в клочья; неожиданно жилистую спину рассекают два косых шрама, широкими симметричными бороздами тянущиеся от лопаток и почти до самой поясницы. Интересно, как далеко и надолго меня пошлют, если предложу крови и ему тоже?
— Всё в порядке, спасибо, — заверил Рик, оборачиваясь. — Я еще сопляк по меркам демонов, чересчур молод для чистой и безболезненной трансформации.
Не обратив внимания на очередную неправомерную прогулку по моим мыслям, я разглядывал его с недоверием. Сходство, что называется, кошмарное: бледная смазливая физиономия, большие раскосые глаза, хищный тонкий профиль и презрительный излом бровей. Тонкий костяк, высокомерный постав головы и уныло-желчная мина также прилагаются. А еще я наконец-то узнал, кто носит вторую сережку в форме крыла.
Вот и верь после этого, что близнецы — большая редкость.
====== Глава 27 ======
— Оставь меня в покое.
Я тебя и не трогаю.
— Не смотри.
Право слово, это такая малость! Не будь жадной, девочка. Я ведь был щедр.
— Нет… нет, нет, НЕТ!
Ничком падаю на постель; сажусь, обхватываю колени руками. Моя комната — чужая, за моим окном — вечная ночь. Хочется плакать без остановки несколько часов или лучше дней; или превратиться в рысь, свернуться в компактный клубок и дрожать, дрожать…
Про себя называю это не иначе как Демон-знает-что. И оно ничего не делает. Просто стоит и смотрит, хотя я не могу разглядеть ни глаз, которым принадлежит липкий, тёмный взгляд, ни губ, говорящих со мной вкрадчиво-безликим тоном. Безликий тон Безликого.
Я могу выглядеть как душе твоей угодно. Каким ты меня видишь?
— Бесконечно жестоким, — с трудом разлепляю высохшие до шершавой корочки губы.
Туманный силуэт начал менять очертания. Демон-знает-что шагнуло мне навстречу, сменив расплывчатый силуэт на высокую плечистую фигуру молодого воина. Уже давно не юноша, но еще не зрелый мужчина, до боли знакома вызывающая, почти вульгарная наружность. Лекс же, как есть. Смуглое широкоскулое лицо, небрежно схваченные на затылке волосы и наглые черные глазищи с кровавым отблеском в самой глубине… жуть какой настоящий, каждая металлическая сережка на своем месте. Как и алое пятно шарфа на фоне привычной черной одежды. Ну разве что кровь с него не должна капать в таких количествах, заливая светло-голубой ковер возле моей постели.
— Жестокость, которую ты не хочешь замечать. — Отсутствие всякой мимики на подвижном, нервном лице Лекса сильно портит иллюзию, лишая ее абсолютности.
Что-то абсолютное получаешь, лишь вывернув наизнанку душу. Так говорит Рес.
— Н-не впечатляет. — Как ни странно, у меня еще остались силы храбриться. Словно бы говоря «вызов принят», Демон-знает-что ощутимо уменьшилось в размерах и поменяло экстерьер. Радикально так поменяло. Вместе с полом.
— Жестокость, которую ты никогда не простишь, — почти пропела румяная белокурая женщина с голубыми глазами-льдинками, одетая по последней южной моде. Невольно вздрагиваю. Так бы она говорила со мной? Почти детским грудным голоском, нежным и мелодичным, как звон цепочек и кристаллов над дверями «Самшита»?
— Я тебя не знаю. — Это правда. Я знала, как выглядит Мерей Валента Комненос. И только.
— Не знаешь. А как насчет Кровавой розы?
Женственный стан Мерей снова рванул вверх, стал более утонченным и угловатым. Бирюзовое инфантильное платьице сменил роскошный, старомодно-тяжеловесный наряд из темной, влажно блестящей ткани, отороченный пышным серебряным кружевом. Мягкие светлые локоны сошли по узким плечам непокорной черной лавиной, зацвели огромными алыми розами. На худом лице засияли большие холодные глаза в обрамлении длинных ресниц и нездоровой синевы.
В реальности Антарес никогда не была такой красивой и такой ужасной. Даже не пытаюсь поверить, что это она.
— Этот фасон давно вышел из моды, — брякнула ни с того ни с сего. В моде совершенно не разбираюсь, но на улице всё-таки бываю. Даже моя чопорная бабка не прячет ноги под длинной юбкой, только под форменной мантией.
— Жестокость, которой ты восхищаешься, — проговорил двойник Рес так знакомо, гортанно и чуть насмешливо. — И которой даже не осознаёшь. Бойся тех, кого любишь, девочка. — Проклятое нечто почти неуловимо утяжелило тонкое девичье личико, превращая Рес в ее близнеца. — Они куда страшнее меня. Они куда больнее меня…
…я села на постели, зажимая рот рукой, чтобы подавить судорожный вопль. Душно, кожа противно-мокрая от пота. Тяжело дыша, вытираю лицо тыльной стороной ладони; прилагаю все усилия, чтобы не зареветь. Сон, просто сон… пусть и реальный до одури.
— Сон, как же, — проворчала я, с ненавистью глядя на запястья. Сероватые метки, похожие на грозовой росчерк руны Соулу, потемнели до угольной черноты и будто немного воспалились — оно заявило на меня свои права. Надо подумать, чем бы скрыть эту пакость.
На негнущихся ногах я дошла до окна и распахнула его, негромко скрипнув рамой. Одернув смятую тунику, села на край подоконника и подставила мокрое лицо прохладному ночному ветерку. Солнце скрылось за горизонтом не так давно; на западе всё еще виднелась светлая синева. Сколько же я проспала, решив вздремнуть пару часиков в ожидании бабушки?
Я же тут из дому сбегаю, ага. Вот только взвыла нежданно-негаданно совесть, она же сбежать не позволила. И теперь я собиралась честно выложить, что ухожу. Близнецы утверждают, что она никак меня не остановит, потому что я — ой, не могу! — архидемон Дома Натиссоу. В рамках Дома оно, как мне объяснили, измеряется по силе наследия. Моё — ныне сильнейшее, хоть и благодаря одному лишь посоху. Недаром, ох, недаром Жанин с легкой руки сторговала меня за эту деревяшку.
Снова провожу ладонью по лицу. Слезы потекли как-то в обход разума, удержаться не получилось. Честно говоря, плачу я при малейшем поводе, и каждый раз воспринимаю как маленькое поражение на пути к краху всей моей жизни. На пути к бестолковой, напрасной смерти.
— В следующий раз… — шепчу, содрогаясь от ненависти, захлебываясь непривычным гневом, — …в следующий раз превратись в Жанин. Вот это, дурацкое ты демон-знает-что… вот это и есть бесконечная жестокость — распоряжаться моей жизнью и смертью.