— Несравнима подобная мелочь со всеми эпитетами, каких в свое время был удостоен твой дед, — ответил Эвклид с напускной невозмутимостью. Аристократы в большинстве личности препротивные, а уж желчный и высокомерный Деметриус — особенно.
— Ах, — вздохнул герцог, — мой уважаемый дед и действовал с куда большим размахом. Чего стоит та история, когда Бёльверк навел иллюзию огненного взрыва на это ваше сахарно-белое мраморное излишество! — Он вскинул руки и широким жестом обвел пространство вокруг себя. — Уж не знаю, было ли это генеральной репетицией или же просто шуткой.
— Не самая смешная шутка получилась. Честно говоря, я испугался до смерти.
«И понял, что настало время отплатить Бёльверку за мерзкое чувство юмора», — добавил Эвклид про себя.
— Не до смерти, если ты всё еще в добром здравии.
Он кивнул, признавая справедливость этого замечания. Поубавив напускного добродушия, Деметриус вдруг спросил:
— Почему мне кажется, что эта мясорубка случилась не без твоего вмешательства? Твои прихлебатели никогда не заподозрят, но я уверен — ты полностью контролируешь действия своей никчемной Инквизиции. Даже тогда, когда их, казалось бы, невозможно предугадать. Зарвался ты, Эвклид, сверх всякой меры. Смотри, как бы сам себя не перехитрил.
Иерофант взглянул на него с прохладным спокойствием. Деметриус не относился к числу «прихлебателей», а потому не было смысла опровергать его догадку. Тем более что догадка эта оказалась весьма близка к истине.
— Ты ведь понимаешь, Деметриус, на каких условиях я сохранил жизнь и имущество твоему отцу?
На тонком бледном лице герцога мелькнуло плохо скрытое отвращение.
— Пока мы сидим у себя дома и тебе не докучаем?
— Верно. Кроме того, конфликт со Скаэльдой никогда не был выгодным. Вы не умеете себя вести, однако бываете… полезны. — Эвклид витиеватым движением извлек из воздуха продолговатый зеленовато-голубой кристалл в полтора дактиля длиной. — Ты ведь знаком с запоминающим кристаллом? Ну да, глупый вопрос. Твой сын запатентовал это в Магистрате, порядком облегчив работу инквизиторов. Потрясающе! Ему тогда было шестнадцать? Так молод…
— Пятнадцать, — поправил Деметриус с нелепо-гордым видом. — Мой сын — гений.
— Твой сын — идиот, если судить по этой записи, — тоном светской беседы возразил Эвклид, протягивая ему камень. Проглядев записанную копию воспоминания, Деметриус изменился в лице, после чего выругался сквозь зубы на демонском.
— Погоди, с чего ты взял, что это мой сын? Лицо не шибко знакомое.
Эвклид ответил с нескрываемым торжеством:
— Крылья.
— Крылья! Ну крылья же! — раздраженно процедила Рес, от души встряхнув за плечи своего братца. — Всё равно что табличка с фамилией! Как ты мог это не скорректировать?!
Я не совсем понимала о чём речь — только то, что Рес здорово разозлилась. А у Рика оттого вид откровенно жалкий и виноватый. И еще — необычайно угрюмый, чему, признаться, я способствовала.
Правда неизбежно выплыла на поверхность в виде моих меток, и насчет этого нам еще предстоит неприятнейший разговор. Рано или поздно. Но я полагала, что лучше поздно, чем рано. А потому перекинулась в рысь, этим пресекая саму возможность говорить. Теперь сижу вот возле Андрэ, предусмотрительно притащившего с кухни пару стульев. Меблировкой маленькая гостиная не блистала — кресло да диван, это кресло не слишком-то перещеголявший размерами.
Я ужасно рада увидеть своего друга живым и относительно здоровым! Даже толком и не злилась — Лекс ему уже выказал общее неодобрение в привычной для парней форме, и теперь Андрэ со вздохом прижимает ладонь то к скуле, то ко рту. Лечить пытается. Себя, как он говорит, исцелить сложнее. Почему — бес бы рогатый не знал.
Я рада, да. Но кое-что угнетает — Андрэ неуловимо изменился. И я вовсе не про короткую не по моде стрижку, не про глубокий косой шрам, рассекающий правую бровь. Просто… изредка на его лицо тенью наплывает угрюмо-замкнутое выражение, а взгляд становится жестким. Такое вполне нормально для Лекса, а вовсе не для Андрэ, у которого всегда лицо открытое, а глаза — добрые, ясные. Что же такое могло случиться?
— Ты же у нас чертов гений, Рики! — Рес продолжала распекать брата — кажись, не на шутку рассердилась. И взволновалась. Она может быть на удивление энергичной, когда волнуется. — Или всё-таки идиот?
— Но-но! Скорее гений, чем идиот, — пробормотал Рик без особой уверенности. Со стороны двери послышалось скептическое «хм!» — там обретался также ничего не понимающий и потому зыркающий на всех как на врагов Лекс. — Ладно тебе! Ну прости, поторопился! Может быть, еще обойдется.
— Ты и сам знаешь, что не обойдется. Ты знаешь! У Эвклида хватка — любой цербер позавидует! Проглядев воспоминания этой инквизиторши, куда он направится первым делом? К Деметриусу. А можно ли положиться на этого олуха? Нет, нет и еще раз нет! — Она заметалась по комнате, явственно испытывая потребность кого-нибудь покалечить. Тут уж Лекс закатил глаза, оттолкнулся от стены и, перехватив Рес на очередном вираже, усадил в кресло без особой любезности.
— Раздражаешь, не мельтеши!
Глухо заворчав в его сторону, я запрыгнула в то же кресло и, кое-как втиснувшись между подлокотником и бедром Рес, улеглась поперек ее коленей. Наверно, то еще удовольствие — котенок весом с трехлетнего ребенка. Но Рес оказалась не против: вспыхнувшие было глаза погасли, а руки почти машинально потянулись меня гладить.
— Предательница, — вздохнул Лекс. Я не впечатлилась.
Что ж, слабость близнецов к кошкам — не выдумка. Что насчет остального… не знаю. Ну да не мне теперь обвинять кого-либо в замалчивании. Рик и смотреть лишний раз не желает — замер вот за спинкой кресла и глядит куда-то перед собой.
— Надежное успокоительное. Я зову это игрой в подкидного кота, — сказал он, как бы ни к кому не обращаясь. — Она у меня любит зверюшек, а вот людей — как-то не очень.
— А за что их любить-то? — поинтересовалась Рес, наморщив нос и демонстративно зыркнув на Лекса. Тот в ответ не блестяще, но вполне узнаваемо передразнил ее, скорчив капризную мину и манерно жестикулируя. Как маленькие, ну честное слово! А потом еще оба ходят такие донельзя крутые и взрослые, и слово им не скажи!
— Лекс, — устало вздохнул Андрэ, — ты когда-нибудь повзрослеешь? Тебе ведь почти пятьдесят! — Лекс молча развел руками, неохотно падая на диван рядом с Дарой. Она и сейчас что-то неторопливо строчила карандашом в потрепанной книжице, напустив на себя обманчиво безразличный вид.
— Да и вы двое, — это уже адресовано близнецам, — вы же демоны! Ваши родичи настрочили в свое время неплохую монографию на тему наследия, не так ли?
— «Память крови», — подсказал Рик. — Нетленка дедушки Рафнсварта.
— Запрещена к распространению, кажется? — Дара даже ненадолго оторвалась от писанины. — Забавно, что с полдюжины томов по нечисти ссылается именно на этот литературный труд, как на источник сведений о поведенческих особенностях высших демонов.
— Что ссылается?! Нечисть вон, рядом сидит! — в ответ на этот шквал возмущения Лекс вяло помахал рукой. — А мы — первородная раса. Ну да что еще ждать от одобренной Магистратом книжонки…
— Мы химеры, между прочим, — напомнила Рес, обращаясь к Андрэ. — На одной памяти крови далеко здесь не уедешь, ибо в противовес опыту предыдущих инкарнаций имеется мятущаяся человеческая душонка. Дедушка слегка так сморозил чушь и прочесал под одну гребенку все наследия без разбору. Знаешь в чём тут основная неправильность? — Андрэ качнул головой, показывая, что не знает. — Чистокровный хиаре — дитя Тьмы, отмеченное печатью Стихии. У дитя Тьмы не может быть души, ведь изначально душа — творение Света, его дыхание…