Мы с Рес переглянулись и пожали плечами — оно нам и даром не надо, и с доплатой тоже.
— Снова ты. Опять какой-нибудь богатей у пристани всплывет? — мрачно осведомился Хольгар вместо приветствия. Да, меня тут уже неплохо знают.
— Да нет, — смеюсь, — я временно с этим завязал!
Перекинувшись парой фраз с Хольгаром, я заметил, что Рес нервно косится куда-то.
— Должно быть, эти гости? — тихо спросила она. Я проследил ее взгляд: за дальним столиком сидели две девушки, на вид ее ровесницы, и еще одна помладше. Похожи между собой, будто сестры: загорелые, широкоскулые, с огромными миндалевидными глазами. Одна — кучерявая брюнетка, у двух других, наоборот, волосы до белизны выгоревшие, прямые как палки. Эти восточные красавицы с нечитаемым выражением лиц глядели на Рес, а потом тихо затараторили между собой. Я со скрипом опознал шаобанский язык. Да уж, гости пренеприятные.
— Полагаю, ты для них возмутительно бледная, — успокоил я. — Позагораешь, может, раз на юг-то занесло?
Рес натянуто улыбнулась и качнула головой.
— Я никогда не загорю, хоть полдня на солнцепеке…
Тут она вдруг охнула и прижала пальцы к висками.
— Что такое? — вцепляюсь в ее плечи, сам не понимая, почему так взвился.
— Голова немного разболелась. Не-ет, не делай такое лицо, будто я озвучиваю тебе свою последнюю волю!
Разумеется, Рес тут же задрала нос к потолку, всем своим видом показывая, что в беспокойстве не нуждается. Я отнесся к демонстрации скептически, но спорить не стал. Попросил у Хольгара ключи и увел свое чудище в сторону лестницы, подальше от недобрых взоров. Руки к оружию тянутся прямо-таки в обход сознания.
Сдается мне, не в бледности тут всё-таки дело.
В холле послышался шум. Я запаниковала, но тут же до боли укусила губу и шагнула к двери. Нечего бояться, дурында. Никто тебя здесь не удержит, особенно теперь.
Жанин стояла, сгорбившись, возле портального прохода. Ее бледное лицо казалось старше, чем когда бы то ни было; обрюзгло, под запавшими глазами залегли синяки.
— Б-бабушка? — слово, крайне редко звучащее из моих уст, вырвалось само по себе.
— Ника? — она вскинулась с явным недоверием — и тут же на нетвердых ногах заспешила ко мне. — Ника! Бедная моя девочка!
Я едва не отшатнулась, когда она стиснула меня в объятьях и тяжело задышала в макушку.
— Я так виновата перед тобой, — забормотала Жанин. — Но ты вернулась и… Ох, нет. Нельзя, нельзя тебе возвращаться!
— Почему? — хмурясь в недоумении, я чуть отстранилась от нее. — Что случилось, Жанин?
— Тебе рядом со мной опаснее, чем где-либо еще. Он… он что-то делает со мной. Вырывает душу по маленьким кусочкам. Он забрал нашу чудесную Илайю, ты ушла от меня… я будто очнулась после долгого сна, Ника!
По изможденному лицу Жанин заструились слезы, она явно близка к истерике.
— Не плачь, — глажу ее по бессильно склоненной голове, — не надо, пожалуйста. Ты ведь сильная, ты беды встречаешь, не дрогнув…
— Я так доверяла ему! Никого вокруг не видела, кроме него, — ни детей, ни мужа… никого! Он внушал мне такие мерзости, а я… всё принимала на веру, даже не сомневаясь! Боги, я продала джинну свою внучку! Никогда, Ника… никогда бы я так не поступила в здравом уме!
У меня нет сомнений, о ком она говорит. Как и удивления. Одно лишь беспокойство.
— Тебе лучше прилечь.
Стараясь подражать извечному спокойствию Рес, я отвела Жанин в ее комнату. Та не сопротивлялась, но продолжала глухо ронять слова:
— Ты в порядке, Ника? Тебе есть, где жить? Нельзя возвращаться… этот человек нас всех погубит…
Надо же! Ни разу не назвала Эвклида по имени. Возвращаться нельзя, верно, но как оставить Жанин одну в этом доме? Она явно не в своем уме!
— Я в порядке, — отвечаю машинально. — Жилье есть, и приличное. Не волнуйся за меня!
А вот я за нее волнуюсь. Так, что придется рассказать Рику про свою отлучку. Иначе снова пожалею о своем молчании, притом крупно.
Как-то так получилось, что комнату нам выделили одну. Неужели и вправду выглядим со стороны эдакой парочкой? Рес, впрочем, ничего не возразила, а я не настолько благороден, чтобы уточнять. Да что там, мои помыслы вообще не благородны. Кроме того, Рес после встречи с шаобан явно не хочет оставаться одна.
— Всё в порядке? — спросил, запирая дверь на засов. Рес кивнула, но выражение ее лица мне совсем не понравилось.
Такой взгляд был у Кастора Айвери, когда он осознал со всей ясностью, что ему крышка.
— Позволь тебе не поверить. Ты этих девиц знаешь?
— Наверное. Я… не помню.
Отличный ответ, ничего не скажешь.
— Как это?
Рес прошлась по периметру комнаты. Я, несмотря на раздражение, зачарованно уставился на нити магии: они тянулись от кончиков ее пальцев, растекались по стенам тончайшими ветвистыми потоками, сплетались в сложный защитный узор. Без жестов, без заклинаний… впечатляет.
Ну, защита — это правильно. Я и сам бы без охранки спать не лег.
— Как бы тебе сказать, — наконец, заговорила она. — Они меня знают — это понятно из их трескотни, я ведь сама шаобан на четверть. До шести лет мы с Риком прожили в Аль-Шаобан, но помню я то время лишь урывками. И не сожалела бы об этом, ведь жизнь там была кошмаром! Но…
— Но?
— Мне кажется, я забыла что-то важное. Очень важное. А как только пытаюсь вспомнить — голова болит невыносимо, вот как сейчас… Боль — лучший стимул, это нам внушали перво-наперво. — Отдернув занавеску, Рес с усталым вздохом прижала лоб к стеклу. — Ну и в Бездну их всех. Надеюсь, не полезут с приветствиями. А если и полезут, ты ведь поможешь от трупов избавиться?
— Куда я денусь?
Несмотря на самоуверенный тон, внутри как-то паршиво. От собственной же правоты — правильно предположил, Рес в детстве колотили нещадно, вот и шарахается. И от ее подавленного, испуганного вида.
— Ты скажи мне, — осторожно сжимаю пальцы на ее остром плече; отвожу с шеи длинные тяжелые волосы. Рес вздрогнула, но не отстранилась. Ее кожа под моими руками — грубыми, без оружия даже неловкими лапищами мечника, — невероятно мягкая и нежная, только вот мышцы как камень. — Скажи, чего так боишься?
Она вскинулась: во взгляде засквозила злая, отчаянная неуверенность в себе.
— Не знаю. Должно быть, есть чего бояться, при таком-то соседстве.
— Рядом со мной — нечего. Так что перестань трястись!
— Я не трясусь!
— Нет, трясешься! — насмешливо возражаю, склоняюсь ближе. — Если так боишься этих фанатичек, то предоставь их мне. Я в любом случае никому не дам тебя обидеть.
— Сгони-ка с физиономии это самодовольное выражение, защитничек, — огрызнулась Рес. Но когда я поцеловал ее, лишь дернулась да разок въехала кулаком в грудину. Для проформы. А затем прижалась ко мне — тесно, близко, душно, — вцепилась в рубашку костлявыми пальцами, будто боясь, что уйду. Но разве я могу? И понимаю ведь прекрасно, что меня используют; что она хочет прогнать свой непонятный испуг. Мне бы прекратить, ведь я, чтоб меня, весь из себя гордый…
Сложно, знаете ли, думать о гордости, когда хочешь женщину до дрожи в конечностях и мутной пелены перед глазами. Будто тебе пятнадцать чертовых лет.
— Платье не порви! — Ну да, кто о чём, а девчонки о своих тряпках.
— Так сними его! — смеюсь немного нервно, но тут же затыкаюсь под ехидным прищуром.
К ее чести, даже для виду не ломалась. Отпихнула. Сняла. Пытается скрыть смущение, казаться этакой соблазнительницей; кутается в длинные волосы, будто в плащ, в почти обнаженном виде ей стыдно. Хотя стыдиться тут вовсе даже нечего: она чуть угловатая, но хорошо сложена, изящная, кожа в темноте сияет безупречной белизной.
Красивая, — решил мой внутренний зверь. Да, очень, — согласился я.