Гляжу на ее лицо — бледное, немного озадаченное, всё еще сонное и со следами подушки на щеках. Пытаюсь улыбнуться, выходит скверно.
— Вовсе нет.
Случилось, чудище. Я, кажется, влюбился до драной одури, сам того не заметив.
Дожидаясь Рика, я умудрилась уснуть прямо в гостиной. А Рик, как назло, вернулся только утром. Выслушал меня со спокойным лицом. Кивнул, взлохматил волосы.
— Молодец, что сказала.
И рванул вверх по лестнице. Ничего не понимая, всё же поспешила следом.
— Послушай, — начал он, открывая двери чуть ли не пинком, — я ведь не требовал от тебя чего-то невозможного.
Мэй села на постели, отложив книгу. Лицо южанки выразило эдакое высокомерное изумление нашим визитом.
— Чем я расстроила сиятельных господ?
— Ты сама знаешь, чем, — в голосе Рика прорезались рычащие нотки — не в новинку, но до сих пор странно и непривычно. — Тебе ли было не знать, куда она пойдет и что там увидит?!
Честно говоря, не поняла, в чём проблема. Как будто у близнецов и Мэй существуют некие договоренности, о которых я и понятия не имею.
— С чего ты взял, что я…
— У меня для тебя плохие новости, Мэй. Я, видишь ли, телепат высокого уровня.
В словах Рика звучало нечто сродни предвкушению. Мэй же, стиснув кулаки, вскочила на ноги.
— Это незаконно! — воскликнула она то ли испуганно, то ли гневно, то ли всё сразу. Рик с трагичным видом приложил руку к груди.
— Ужас-то какой, а я и не знал. Только не подавай жалобу в Инквизицию, прошу, умоляю! Всё равно ведь проигнорируют.
— Так в себе уверен? — прошипела Мэй. Гримаса бессильной злобы исказила ее лицо, до этого казавшееся таким очаровательным. Рик же, напротив, развеселился: его заливистый, чуть издевательский смех не прибавил Мэй доброты.
— Тамошним идиотам известна прописная истина, которую я тебе сейчас озвучу: не переходи дорогу Скаэльде. Да что там Инквизиция — даже ваш иерофант, долбани его Торовым молотом, это знает! И ты тоже, просто признать не хочешь. Удивительное самомнение для дочки мелкого аристократа…
— Рик, — позвала я. Он осекся и внимательно глянул в ответ. — Что вы на этот раз от меня скрыли?
Казалось, он подбирает наиболее уместную формулировку, чтобы дать мне ответ, и понимает — уместно не выйдет. Никак.
— Только ляпни, — прошипела вдруг Мэй. И это, кажется, возымело обратный эффект.
— Рес не хотела ее на порог пускать, но я подумал, что так будет правильнее. И знаешь, что? Я неверно подумал! Кто бы мог предположить, что твоя сестрица окажется такой завистливой, подлой дрянью?
Я непонимающе перевела взгляд с Мэй на Рика. И обратно. Моя… кто?
— Твоя старшая сестра, — пояснил менталист, нехорошо щурясь в сторону упомянутой… сестры. Твою ж Инквизицию. — Та, которой ты передашь посох. Уж она постаралась разыскать тебя пораньше! Разумеется, чтобы убедиться, что ты недостойна такой чести. В отличие от нее-то, распрекрасной…
— Ублюдок, — процедила Мэй, явно мечтая надавать ему пощечин, но не рискуя это сделать. И правильно, Рик сам девчонку не ударит, но дать сдачи может.
— Так точно, кайта Мария. Бастард-с-севера! — Он взглянул на нее снова — с таким зашкаливающим презрением, что мне — всего на миг — стало ее жаль. И добавил чуть злорадно:
— Общайтесь, девочки. А у меня тем временем свидание с вашей бабкой.
Рик ушел. Мы некоторое время глядели друг на друга — я и Мэй — с чувством, явно далеким от симпатии и родственной, блин, любви.
— Ушам своим не верю, — говорю наконец. — И ты всё это время молчала? Хотела втереться ко мне в доверие, чтобы потом… вот так вывалить мне на голову всё это!
— Что-то вроде того, — пожала плечами Мэй, снова садясь на краешек постели. — Только ты мне не спешила доверять. Потому что, видите ли, грифонша меня невзлюбила. Очень трогательно! Она явно хотела бы иметь сестренку заместо брата, а? Как считаешь?
— Не смей говорить о Рес! — Теперь-то я не церемонилась. — Ты ей и в подметки не годишься!
— Конечно-конечно! — демонстративный зевок. — Во мне грязной крови непростительно мало. Но достаточно, чтобы заполучить Оурахан.
— Случится это через две недели после Самайна — и ни днем раньше. Слышишь? Ни единой чертовой секундой, сестричка!
Уже в коридоре меня нагнало удивленное:
— Это всё, что ли? В голову ничем не кинешь? И никаких душещипательных бесед о нашей семье?
Вздрагиваю. Укладкой вытираю ладонью повлажневшие глаза.
— Близнецы — моя семья. Другой нет и не было, да уже и не нужно.
После обеда их занесло на плоскую крышу какой-то ночлежки близ портовой бухты. Сидеть там оказалось жарко: солнце всё палило, воздух всё накалялся, а Гро, возомнивший о себе невесть что, всё никак не желал держать руки при себе. Ну, о последнем Рес старалась думать именно в таком ключе. Хоть кому-то из них следовало.
— Ну где он там? — устав отпихивать Лекса, она со вздохом уложила голову ему на плечо. — Мне зелененький нравится.
— Нет, это драккар Йоргена, — отозвался Лекс. — Нам нужен алый парус.
— Сколько можно всё плавучее обзывать драккаром? — затянула Рес занудным тоном, каким так любит говорить ее брат. — Драккары давно списаны и отправлены на помойку анахронизмов. Это же этот, как его… галиот!
— Да знаю я! У Йоргена галиот, у Вестергора флейт. Но я у мамы тупенький, поэтому зову драккаром и то и это.
Рес прошлась взглядом по морской глади, переливчатой и необъятной, обманчивой своей бесконечностью уходящей за горизонт. Что-то внутри нее взывало к буйству водной стихии, эхом отвечало на каждый требовательный удар волны о берег. Должно быть, то память крови, привет от повелительницы льда… ведь огненному созданию в пучине — смерть.
— И о чём ты думаешь с таким донельзя унылым видом? — Уж что-что, а сказать приятное Гро умел.
— О смерти.
— А не рановато?
— Поздновато. Смерть дышит мне в затылок, куда бы я ни пошла. — Рес уставилась на свои руки, на след от скрытого чарами кольца герцогини. — Я ведь уже давно должна быть мертва, и порой отделаться от этой мысли просто невозможно. Иногда мне снится, что гнию заживо, все двадцать лет своей новой жизни… иногда снится земля. Четыре локтя рыхлой шаобанской земли над головой — и никакого тебе гроба.
— А сегодня?
Впечатлить Лекса не удалось. Именно ему пришлось просыпаться каждый час от ее криков, чтобы успокоить и убедить: поджигать шторы и наволочу на подушке — плохая идея. И он всё это делал со спокойствием и пониманием человека, прекрасно знающего, что такое кошмары.
— Что-то из прошлого… — Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. — Женщина, которая нас воспитывала.
— Мать?
— Нет, мать умерла родами. И она была блондинкой, а эта женщина — брюнетка. Лицо ее прекрасно, но глаза как у мертвой рыбины. Большая любительница наказывать! Мы с братом были само ослушание, оттого наши спины никогда не заживали. За провинность Рика секли меня, а за мою — уже нас обоих. Меня она ненавидела чуточку больше! — Смешок вышел фальшивым, донельзя жалким. — Меня вечно кто-то да ненавидит.
Лекс ничего не сказал, но руки вокруг нее стиснул крепче. Это успокаивало, как ни одно снадобье из тех, что варит Фид у себя в землянке.
Плохое, дурное, неразумное спокойствие.
— Да за что тебя можно ненавидеть? — спросил вдруг Лекс с искренним непониманием. Рес захотелось его то ли поцеловать, то ли по голове огреть, да чем-нибудь потяжелее.
— Иногда людям хватает самого факта твоего существования. Или ты попросту не спешишь оправдать их ожидания. Герцогский двор меня на дух не выносит: я не даю им вволю развлекаться и наказываю за провинности наравне с плебеями. Они привыкли пользоваться добротой моего беспутного папаши и расточительностью тетки, за всю жизнь не работавшей ни дня. Я же, по их мнению, правлю стальной рукой, убиваю за всякие глупости, а вместо сердца у меня кусок ведьминой скалы…
— Ну и наплюй! — велел Гро сердито. — Меня тоже полощут в хвост и в гриву, так я давно не слушаю. Я-то, может, заслужил, но ты нет!