Они замолчали, очевидно, думая об одном и том же.
— Всё обстоит гораздо хуже, чем ты представляешь себе, — первым, нарушив тишину, заговорил Раймунд. — История с нападением королевских слуг на гонца, который вёз моим вассалам приказ собирать и вооружать людей, ещё полбеды. Во время своей коронации Рихемир в открытую, перед всеми сеньорами, обвинил нас обоих в заговоре и измене королю.
— Какому королю? — Розмунда резко повернулась к брату; её тонкие брови выгнулись в изумлении. — Разве мы присягали Рихемиру на верность?
— В том-то и дело, что за эту неявку на коронацию нас не сегодня-завтра вышлют из дворца! — вскричал граф, подпрыгнув на кресле так резво, как если бы оно вдруг загорелось под ним. И затем уже спокойно прибавил: — Если честно, на месте Рихемира я бы велел тотчас казнить нас обоих за неповиновение и скрытый мятеж. Удивляюсь, отчего он всё ещё терпит наше присутствие у себя под боком?
— Всё просто. Согласно брачному договору, подписанному Фредебодом, моё приданое — земли к югу от графства Монсегюр и окраинные владения Кокани — отойдут от ареморской короны в том случае, если меня казнят или удалят из дворца против моей воли. Как ты думаешь, захочет Рихемир лишиться такого лакомого куска?
Розмунда медленно, любовно, едва касаясь, провела рукой по своим рыжим пушистым, искусно начёсанным над высоким лбом волосам.
— А канцлер-то наш, выскочка безродный, на задних лапках под дудку Рихемира пляшет, выслуживается, — с возрастающей злобой продолжал Раймунд. — Он нас и прежде не слишком жаловал, а теперь и вовсе за людей не считает. Вы, говорит, предатели и убийцы. Короля Фредебода ядом извели, вот и к новому законному правителю Аремора подбираетесь с ножом в рукаве. Я вчера узнал, что по распоряжению Вескарда блюда, приготовленные для короля, сначала нашим лошадям дают отведать: проверяют, нет ли в еде того яда, которым Фредебода отравили? А кто-то из придворных лизоблюдов предложил канцлеру пожалеть лошадей и эти блюда сразу нам отправлять… Подлецы!
— Обвинения Вескарда бездоказательны, — с лукавой усмешкой отозвалась Розмунда на жалобы брата. — А все его действия это лишь запоздалая месть. Он не может простить мне того, что последние пять лет был почти отстранён от управления делами королевства, не говоря уже о том, что Фредебод под моим влиянием едва не передал его полномочия нашему кузену Артюру.
Граф Блокула всем телом подался к Розмунде, заглянул ей в глаза, под густо накрашенные ресницы, и прошептал:
— Тогда нам, может быть, стоило бы сначала обезоружить канцлера? Чего ещё ожидать от человека, который мстит за нанесённые ему оскорбления? Он ведь по-прежнему считает, что у нас много возможностей?
— Ты прав, — проговорила Розмунда, в свою очередь не сводя с брата пристального напряжённого взгляда, — Вескард для нас опасен. Этот выскочка из черни способен на всё. Сейчас он яростно защищает интересы Рихемира, но, если нам удастся устранить его, позиция Рихемира значительно ослабнет.
Бывшая королева вдруг прервала свою речь, будто глубоко задумалась над чем-то, а потом прибавила зловещим голосом:
— Но знаешь, откровенно говоря, меня больше тревожит вовсе не канцлер, а мастер-приор Тарсис. Я бы многое отдала, чтобы узнать, о чём с ним говорил Фредебод в последние минуты своей жизни.
— Полагаю, тот разговор не даёт покоя не тебе одной, — справедливо заметил Раймунд, намекая то ли на короля, то ли на канцлера, а может, на них обоих.
— Мне не даёт покоя подозрение, что Рихемиру стало известно нечто такое, что может навредить не только ему, но также мне самой, когда я уже буду близка к своей цели.
— Но ты же не думаешь, что мастер-приор мог выболтать Рихемиру тайну исповеди Фредебода? — прищурился на сестру граф Блокула.
Розмунда посмотрела на него с удивлением и сказала:
— Нет, конечно, нет! Неужели ты забыл, что Тарсис был предан Фредебоду больше, чем королевские охотничьи псы?.. Речь идёт не о мастере-приоре и его умении или неумении держать рот на замке, а о некоем устройстве, с помощью которого можно слышать из одного покоя всё, что говорится в другом. Как-то на пиру один придворный учёный монах после доброй чаши молодого игристого вина проговорился мне о слуховой трубе, скрытой в толще стен. Будто он сам её изобрёл и устроил во дворце по тайной просьбе Рихемира, оплаченной щедрым вознаграждением. Боюсь, это изобретение сослужило Рихемиру полезную службу, и теперь он знает то, чего не знаю я, но что вызывает у меня тревожные предчувствия…
Вдова короля Фредебода умолкла, черты её лица выдавали неодолимое волнение, вызванное воспоминаниями.