Сейчас, стоя на входе в трапезную, она вслух, нарочито громко считала по головам торопившихся к обеду послушниц. Не досчитавшись одной, настоятельница нахмурилась. Первой её мыслью было не допустить к обеду остальных послушниц: пусть они потом все вместе как следует проучат ту, по вине которой остались голодными. Но, взглянув на девушек, которые дрожали от холода и ждали её позволения приступить к еде, она всё же сжалилась над ними.
Едва послушницы дружно взялись за ложки, в трапезную вбежала румяная от мороза девушка с растрёпанными пепельными волосами. Одно мгновение — и она, поскользнувшись на зеркальном полу, как на катке, с разбегу шлёпнулась на него спиной. От сильного удара пострадала также голова: в ней зазвенело; перед глазами вспыхнули звёзды и поплыли разноцветные круги.
— Смотрите, дети мои, что случается с теми, кто не желает жить по уставу нашего монастыря, — загудела настоятельница толстым, басовитым голосом. — Ваша сестра Ирис немедленно будет наказана за опоздание к обеду и пренебрежение правилами! Десять дней в келье без окон и лампады, на хлебе и воде, просветлят ей ум и научат смирению!
— Но, матушка, ей, кажется, необходима помощь, — раздался робкий голос одной из послушниц. — Эта кровь на полу… разве она не из раны на её голове?
— Если она разбила голову, рану забинтуют. Но это не спасёт сестру Ирис от наказания, которое она заслужила своим возмутительным поведением, — бесстрастно заключила настоятельница.
Этот разговор закончился тем, что девушку бросили в подвальную келью — испытанное средство наказания для лодырей, грешниц и непослушных. Разбитую голову ей всё же промыли и забинтовали, но в остальном на снисхождение или сострадание рассчитывать не приходилось.
Последнее, что запомнила Ирис перед тем, как её сознание заволокло спасительной туманной пеленой, это то, как закрылась тяжёлая дубовая дверь и заскрипел ключ в огромном проржавевшем замке.
Глава 2
Месяц взошёл на звёздное небо, и в его серебристом свете чётче обозначились очертания зубчатых стен и остроконечных башен, над которыми возвышались знамёна с гербом правящей в Ареморе династии. С высоты королевского дворца на долины и покрытые лесами холмы гордо взирали каменные драконы с распростёртыми крыльями — символ могущества и мудрости ареморских правителей. Мощная цитадель, внутри которой находился дворец, располагалась на крутом берегу Брасиды, так что её стены омывались водами самой могучей в королевстве реки. Из цитадели на берег вёл арочный выход с опускавшейся решёткой, от которого был переброшен вниз, на пристань, подъёмный мост. Этот мост легко убирался в случае надобности, и доступ внутрь цитадели становился невозможен. С довольно просторной площади перед замком, называемой Дворцовой, было два входа: один — в почётный двор, где король принимал чужеземных послов и устраивал парады; другой — в самую неприступную часть цитадели, где размещались покои королевской семьи. Вдоль стен, кое-где покрытых пятнами моха, цепью растянулись лучники из службы резиденции, оберегавшие покой правителя и его близких. Однако в эту ночь покоя во дворце не было.
Узкий проход, который вёл в спальные покои короля, слабо освещался пламенем факелов, вставленных в настенные скобы. В полумраке бесшумно сновали тени, одна за другой исчезавшие в огромной комнате, где на широком роскошно убранном ложе возлежал король Аремора. Помимо супруги правителя, Розмунды, выслушать последнюю волю умирающего пришли его приближённые: племянник Рихемир, сиятельный герцог Вальдоны; канцлер Вескард; Великий мастер-приор Тарсис; а также Раймунд Блокула, граф Монсегюра, он же родной брат королевской супруги. Позади, в глубине опочивальни и у двери, толпились придворные чиновники, почти вся высшая знать королевства и феодалы помельче.
Ближе всех к королевскому ложу находился мастер-приор Тарсис, знаменитый своим даром предугадывать людские судьбы. Ему шёл уже девятый десяток, он пережил двух королей и ухитрился при этом угодить каждому из них. Теперь на его глазах уходил в мир предков третий, и особенно любимый им, король — король Фредебод.
Долгое время в спальных покоях царила напряжённая тишина — никто из присутствующих не решался заговорить первым. А может, этим горестным молчанием близкие правителю люди хотели показать ему свою скорбь, чтобы умирающий запомнил их преданность ему в последние часы в этой жизни и чтобы потом в другой, загробной, отблагодарил их по заслугам. Ведь, по старинным поверьям ареморов, при жизни король был близок могущественным небожителям, а после смерти и сам становился одним из них.