— В монастыре нам говорили, что знахарские средства от лукавого и что только молитвы и лекарства, семикратно освящённые Великой Троицей Богов, всегда действуют наверняка, — шёпотом заметила Ирис, внимательно наблюдавшая за няней.
— Я училась искусству врачевания у настоящей лесной колдуньи, старухи, столь древней, что она и сама не помнила свой возраст, — тоже тихим голосом ответила ей Теодезинда. — Она говорила, что врачевание травами и плодами, которые родит мать-земля, это не знахарство, а настоящая наука со своими законами… Ирис, милая, положись на меня и доверяй мне, как делала до этих пор. Самое большее, что мы можем сделать для раненого, — это остаться здесь, с ним, пока он не окрепнет. Ливень смыл наши следы, не оставив маркизу Гундахару ни малейшей надежды отыскать нас, и ещё… Знаешь, мне отчего-то кажется, что Чёрному Вепрю сейчас совсем не до нас…
Ирис молча кивнула, соглашаясь со словами няни, и перевела взгляд на незнакомца.
Его лицо было искажено болью, но и за этой болезненной гримасой проступали, словно скалы в тёмном ущелье, черты благородной мужественности и достоинства. Ирис долго изучала это лицо, привлекательное даже в страдании, и вдруг её охватило странное чувство. Ей показалось, что она где-то его уже видела, но где, не могла вспомнить.
Вдвоём с Теодезиндой они, намучившись с тяжёлым, неподвижным телом, перетащили раненого на соломенный тюфяк, который, как они догадались, служил ему постелью.
Тем временем ливень почти прекратился, шум дождевых струй стал едва слышным. Где-то в скальных нишах заворковали в своих гнёздах голуби, им вторили стрижи, обрадовавшиеся зарозовевшему в лучах восходящего солнца небу.
— Ну что ж, всем нам не мешало бы подкрепиться, а в этой пещере, как я поняла, съестных припасов не найти, — заявила Теодезинда, оглядевшись. — Зато я вижу здесь охотничьи снасти и слышу голоса птиц: я отправляюсь за дичью. А ты, Ирис, останешься присматривать за мессиром графом. Мне придётся поручить его твоим заботам…
— Графом? — удивлённо переспросила Ирис. — Так ты его знаешь, няня?
— Доводилось встречаться, — улыбнулась Теодезинда. И прибавила: — Это он настоял на том, чтобы продолжить поиски, когда другие уже были готовы поверить в твою гибель. Тайный голос сердца сказал ему, что ты жива.
Женщина подобрала с пола сеть, похожую на рыболовную, запаслась горстью каких-то семян и вышла из пещеры.
Эберину казалось, что он погрузился в сон, в тот сон, который зовут вечным. Повсюду царила глубокая, ничем не нарушаемая тишина. Но вот незнакомый нежный запах пахнул ему в лицо, чья-то тёплая ласковая ладонь коснулась его лба. И от этого прикосновения, от волнующего терпкого аромата, напоминавшего весеннее разнотравье, умытое дождём, у Эберина перехватило дыхание. Значит, он всё-таки не умер!
Эберин открыл глаза и увидел рядом с собой юную девушку: она исподлобья внимательно рассматривала его, а, встретив его взгляд, смущённо улыбнулась.
— Кто вы? — спросил Эберин и сделал попытку сесть на своей постели. Его лицо тотчас исказилось от стучащей молотом в виски головной боли.
— Вам ещё рано вставать. — Девушка принудила его снова лечь. — Больно? — спросила она и осторожно потрогала повязку на его голове.
— Рыцарям не принято жаловаться на боль от удара камнем. Впрочем, настоящие рыцари никогда ни на что не жалуются.
Эберин усмехнулся, выдержал паузу и, с теплотой в голосе и взгляде, прибавил:
— Благодарю вас, мадемуазель, за то, что нашли меня и спасли. Прежде я не слишком верил в магию и чудеса, но теперь мне кажется, что эти горы заколдованы: всякий раз, когда я попадаю здесь в беду, меня кто-то находит и спасает.
Их взгляды снова встретились — и Ирис вдруг вздрогнула. Точно молния проскочила между ними, и её ударило прямо в сердце. Карие глаза мужчины такого необыкновенного оттенка, что казались зелёными, на мгновение вспыхнули, и Ирис поняла, что и он испытал нечто подобное.
— Поблагодарите за это мою няню, когда она вернётся, — пробормотала девушка и, смутившись ещё сильнее, поспешно отвернулась. — Она ушла на охоту.
— Вашу няню?
— Это она вернула вас к жизни. Она — целительница.
После этих слов Ирис подала раненому чашку с горячим настоем. Эберин послушно выпил и почти сразу крепко уснул. А когда проснулся, головная боль прошла; он чувствовал себя обновлённым, родившимся заново и слабым, как дитя.
— Всё-таки вы мне не приснились, милая фея! — воскликнул Эберин, увидев девушку и не сдержав радости от новой встречи; глаза его оживились и весело заблестели.