«С первого гимназического дня … я жил, переполненный, взволнованный, удивленный и восхищенный образом „Льва“», – писал Андрей Белый. Ученики любили и уважали директора. Владимир Иков называл его магом и волшебником труднейшего из искусств, который умеет заряжать любовью к своим предметам. Поливанов садился в кресло, закапываясь до подбородка, откидывал седую гриву волос, читал стихи, шутил, увлеченно рассказывал о любимых писателях: Пушкине, Жуковском, Шекспире. Его лицо словно светлело, глаза блестели через очки, приковывая слушателей. «И незаметно пролетало время, и хотелось задержать его бег, и вызывал досаду неумолимый звонок сторожа», – признавался Владимир Иков. Двери раскрывались, появлялся старший надзиратель со словами: «Урок кончен», затем шел дальше, в следующий класс, повторять то же, а воспитанники с грустью возвращались к реальности.
Занятия начинались в девять часов утра и заканчивались в три или четыре часа дня. Уроки длились по пятьдесят минут, маленькие перемены – по десять, а в полдень объявляли перерыв на час. В Поливановской гимназии учились от ста пятидесяти до ста девяноста человек. Как замечал Владимир Иков, в школе поражал огромный процент титулованных детей, в ушах стоял звон от княжеских, графских и баронских фамилий. Андрей Белый утверждал, что ядро коллектива составляли сыновья верхов русской интеллигенции, часто профессоров. Он говорил, что относительно высокая плата отрезала доступ небогатым семьям, создавая дворянско-помещичий штамп. Обучение стоило от ста восьмидесяти до двухсот пятидесяти рублей в год. Для сравнения: в Первой Московской гимназии в конце XIX века родители отдавали семьдесят рублей в год. Правда, воспитанников там насчитывалось около семисот.
Аренда здания для Поливановской гимназии тоже обходилась недешево. В одном из писем директор делился, что десятого сентября внес по контракту четыре тысячи триста рублей. Не успеешь в срок – договор разрывали и за каждый день начисляли пятьдесят рублей. В августе 1892 года Лев Поливанов столкнулся с проблемой – из-за холеры перенесли начало занятий, а значит, деньги от учеников задерживались, было нечем платить за помещение. Все лето директор готовил к изданию два тома Пушкина. Он пытался закончить работу к сентябрю, чтобы гонорар отдать за аренду, и правил текст сутки напролет. «Я до сих пор не могу без ужаса вспомнить этот день и эту ночь. Я едва не ослеп», – писал Поливанов.
В то время гимназия занимала дом Пегова на Пречистенке. В справочных книгах такой адрес встречается с 1883 по 1915 год. Школа не раз переезжала, позже для нее возвели собственное здание в Лопухинском переулке, где она проработала до революции. Гимназией тогда руководил Иван Поливанов, сменивший отца после его смерти в 1899 году. Дом Пегова чаще называют усадьбой Охотниковых – по фамилии первых владельцев. В начале XIX века гвардейский корнет Павел Охотников купил владение Талызиных. Только отремонтировали деревянные постройки – как случился пожар 1812 года, все сгорело дотла. Хозяин сразу заказал план каменной усадьбы. К кому из архитекторов он обратился, точно не известно. По одной из версий, проект составил Федор Соколов – он восстанавливал Пречистенскую часть города.
Предположительно, главный дом начали строить в 1817 году после того, как возвели дворовые службы, а закончили через три года. Громадный особняк с боковыми крыльями растянулся более чем на семьдесят метров вдоль улицы. Мысленно прочертите линии по его краям вглубь участка и поставьте там флигели. Соедините их дугой и разместите три хозяйственных корпуса. Два из них – полукруглые, с аркадами. Слева – для погреба, ледника и амбаров, справа – для конюшни и каретного сарая. Посередине обозначьте квадратную кладовую. Архитектор спроектировал во дворе одноэтажные постройки, однако его задумку нарушили поздние переделки. У флигелей появился второй этаж в 1841 году, а у остальных зданий – в советское время. Тогда их превратили в коммунальные квартиры, кладовая лишилась портика с колоннами, похожего на те, что украшают флигели.
Давайте вернемся на Пречистенку и рассмотрим фасад дома. Владимир Иков называл его типично «николаевским» – строгим, суровым, подтянутым, как солдаты. Восемь колонн опираются на выступ первого этажа, между ними выглядывают барельефы, а незаметные пилястры отделяют центральную часть. Под треугольным фронтоном пустует фриз – горизонтальная полоса. Раньше там вырисовывались на черном фоне крупные буквы: «Частная гимназия». Историк Юрий Шамурин писал в «Очерках классической Москвы» в 1914 году, что этот огромный дом не приносил никаких новых впечатлений. Что же вызвало такой критический отзыв?