Батый заговорил, и брат Фредерик заметно заёрзал от охватившего его волнения. «Хан приветствует вас в своих владениях и поражён смелостью божьих людей, рискнувших в одиночку проделать столь долгий и полный опасностей путь. Со времён Искандера Двурогого ни один посланник западных земель не достигал этих пределов. Вероятно, обстоятельства толкнувшие послов на это, весьма серьёзны».
— Великий хан, — заговорил Карпини, вставая на колени. — Александр Македонский сеял хаос и разорение в восточных землях. Мы же пришли с миром, неся слово Господина нашего небесного Иисуса Христа и наместника Бога на земле, Его Святейшества папы Иннокентия IV.
Монах открыл сумку, достал свитки, протянул их вперёд, приложив руку к груди. Елдегай стремительно передал послание хану. Батый, читая письмо, цокал языком и приговаривал: «Дзе, дзе». «Он соглашается с папой», — шепнул Фредерик. Это Карпини понял и без перевода. Всё написанное монах знал наизусть.
Леон. Годом ранее
Синибальдо Фиески, граф Лаваньи, пребывал в глубокой задумчивости: слишком много скорбей терзало его душу. Для одного человека, пусть даже принявшего на себя всё бремя духовной власти, этот груз был чрезвычайно велик, он сдавливал, парализуя тело и душу. Его мучило состояние кошмара, когда всеми силами пытаешься, но не можешь вырваться из затянувшегося страшного сна. Чувство постоянно сужающегося пространства, давящее снаружи, и душевные страдания, из-за которых мир вокруг видится искажённым, лишали разум ощущения реальности. Будто всё происходит не с ним, он только беспечный зритель в первом ряду драматической пьесы. Только это иллюзия, вызванная желанием немедленно прекратить мучения. Папа Иннокентий IV понимал это, но не мог исчерпать в себе тревогу надвигающейся беды. Враги внутренние и внешние пожирали устои его мира, такого понятного и любимого. Как могло случиться, что на долю одного человека пришлось столько испытаний?
Жизнь распоряжалась папой нарочито сурово. Конечно, можно было закрыть глаза на многие проблемы: принять в лоно церкви отлучённого Фридриха II, короля Германии и Сицилии, возлюбить еретиков-катаров, убедить греков в ничтожности православия, умолить сарацин не трогать гроб Господень и склонить голову перед татарами. Но это грех. Это малодушие, а оно самопервейшее зло, несущее ересь, умственное своеволие, смятение чувств и, наконец, крах духовный и физический. Бог наделил его властью, а значит, ответственностью, которой не стоит пренебрегать. Пренебрежение — один из способов привлечения внимания, то есть придания значимости злу. Все пять скорбей, как пять кровоточащих ран Христа, угнетали Римского первосвященника. И если зло, растущее внутри, поддавалось хоть какому-то контролю, то перед угрозами извне понтифик был бессилен. Это более всего удручало.
Резиденция Иннокентия IV находилась в Лионе. Именно сюда сбежала от произвола Фридриха вся папская курия. Быт в замке мало чем отличался от монастырского: везде царила простота, граничащая с аскетизмом. Церемонии, принятые этикетом владычествующей церкви, были упразднены, исключение составляли лишь ритуалы, связанные с исполнением богослужения. Папа сам распорядился уподобиться братьям францисканцам, чей образ жизни являл пример мира и благочестия. Иннокентию IV казалось, что в столь трудный для истинных христиан период неуместна роскошь, пышные застолья и иерархическая нарочитость отношений. Поэтому, когда постучали в дверь, понтифик сам пошёл её открывать. В дверях стоял его давний друг, францисканец Джованни дель Плано Карпини.
— Очень рад, что ты так скоро откликнулся на мой призыв, — сказал папа, знаком приглашая гостя войти. — Обстоятельства вынудили меня оторвать тебя от забот праведных.
— Благодаря Господу прибыл, как только смог, — ответил Карпини и, преклонив колено, поцеловал папе руку, тот благословил монаха.
— Прошу тебя, друг мой, собираться в дорогу. Возглавишь посольство к хану монгольскому в Каракорум, — продолжал понтифик, беря гостя под руку и увлекая его за собой. — Знаю, труден и опасен будет твой путь. Один Господь ведает, что ждёт тебя там, в землях диких, варварских, какие муки примешь ты, неся Глас Божий в средоточие тьмы и порока? Что узришь в облике племён безбожных? Псиглавцев? Горгон? Минотавров? Кто знает? Но миссия твоя священна, а значит, длань Господа укроет тебя от напастей адовых.
— Ваше Святейшество, — мрачно сказал Карпини, глядя под ноги. — Мне известны муки, терзающие вашу душу. Я готов спуститься хоть в преисподнюю, чтобы как-то облегчить страдания нашей матери Церкви.