— А женщины, — продолжал Беро, — сосуд дьявола, облечённый плотью. Изменчивый, легковерный, глупый, коварный, в общем — богопротивный. Внутри женского тела скрывается вся мерзость этого мира: слизь, желчь, природная мокрота и прочие нечистоты. Когда я думаю об этом, мой разум содрогается. Вряд ли и у тебя есть желание провести остаток жизни с мешком навоза!
Архиепископ замолчал и подошёл к тазу с водой. Он долго и с отвращением скрёб руки, как будто только что прикоснулся к тому, о чём говорил. Исполненный брезгливостью, Беро готов был содрать кожу с рук, лишь бы очиститься от скверны. Закончив, он вытер руки и подошёл к распятию. Встав на колени и сложив руки для молитвы, он сказал:
— Сегодня же отправляйся в Бордо. Нужно отвезти важное письмо архиепископу Женевскому. Оно касается последних событий в Лионе, о которых твой замутнённый рассудок благополучно позабыл.
— Да, Ваша Светлость, — виновато откликнулся викарий.
— А заодно подумаешь над моими словами. Времени у тебя будет достаточно, — сказал Беро и приступил к молитве, давая понять, что разговор закончен.
Поездка в Бордо к архиепископу Анри Женевскому заняла не более недели. Бертран понимал, что брат намеренно отправил его в эту кратковременную ссылку, чтобы отвлечь от крамольных дум. Ничто так не бодрит, как дорога, вытрясающая душу, и свежий морской воздух, возвращающий её на место. Тем не менее Бертрану томление духа и плоти доставляло гораздо больше неудобств, чем дождь, грязь и вечно унылая картина за окнами повозки. Мысли жгли, не давая покоя ни днём, ни ночью. Зажатый между двумя стихиями чувств, Бертран лихорадочно искал выход, желая вырваться на свободу.
Проведя несколько дней в молитвах, практически без сна и еды, он, терзаемый бессилием воли, вдруг почувствовал облегчение. Казалось, Бог услышал его молитвы и даровал успокоение мятежной душе и плоти. В какой-то миг жестокое беспокойство сменилось благоговейным трепетом, страсть — смятением. Исчезли видения огненных волос, таяли в прошлом очертания бёдер, стирались из памяти черты некогда любимого лица. Всё уходило прочь, принося покой и смирение лишённому лицезрения возлюбленной молодому человеку. «Да, только Бог един в моём сознании, только Он безупречен в промысле своём!» — думал викарий. Первый раз за несколько дней он уснул сном праведника прямо на дне возвращающейся в Лион повозки.
По приезде домой Бертран, не успев переодеться и смыть с себя дорожную пыль, поспешил в резиденцию брата, чтобы передать ответное послание из Бордо. Он застал архиепископа во время повечерия. Отстояв службу в стороне у бокового нефа, викарий последовал за братом в сакристию. Там, дождавшись, пока Беро переоденется в повседневные одежды, встал на колени и, целуя руку, сказал:
— Ваше Превосходительство. Рад видеть вас в полном здравии. Я привёз ответ.
— Здравствуй, возлюбленный брат мой. — ласково сказал архиепископ, беря из рук викария письмо. — Как прошла твоя поездка? Надеюсь, морской воздух пошёл тебе на пользу?
— Да, Ваша Светлость. Дорога и пребывание в Бордо весьма полезны для ума, — с воодушевлением произнёс Бертран, готовясь к ответу на главный вопрос, ради которого он мчался к брату.
Беро медлил с расспросами. Он задумчиво читал послание с запада Франции. Закончив чтение, архиепископ ещё немного повертел письмо в руках и тихо сказал:
— Все мы немного устали. Закончим на сегодня. Да, отец Марсини хочет тебя видеть. Уважь его. Ты знаешь, где его искать.
Бертран был разочарован. Он хотел рассказать брату, как сильно ошибался, как мучился и страдал, хотел услышать хоть слово одобрения. Вместо этого викарий молча кивнул в знак согласия и удалился.
Мрачное здание на площади Сент-Пол пользовалось дурной славой. Горожане старались обходить его стороной. Что и говорить, даже Бертрану не очень-то хотелось сюда идти. Но пренебрегать приглашением верховного инквизитора Лиона было нельзя, тем более что сам викарий был инициатором истории с далеко идущими последствиями.
Монах встретил Бертрана радушно, если можно назвать радушием чуть скрытую в уголках губ улыбку. Никто не знал, сколько ему лет. Густая чёрная борода и длинные волосы, закрывающие половину лица, не давали простора для воображения. Рост также не определялся, поскольку монах сильно горбился и чаще всего разговаривал, смотря на собеседника снизу вверх, стоя боком и повернув голову в сторону. Доподлинно известно, что он не раз бывал на Святой Земле, как в составе рыцарских орденов, так и самостоятельно, без покровительства крестоносцев. Поговаривали, что одно из своих паломничеств в Иерусалим он проделал на коленях. Хотя, скорее всего, это только легенда, одна из многих, окружавших загадочную личность монаха. Будучи человеком невероятно деятельным, Огюст Марсини являл миру образец кротости и тишайшей покорности, что, как вы понимаете, совсем не вязалось с должностью, им занимаемой. Бертран знал, что под маской глубокой святости скрывается непримиримый воин с ересью, фанатично преданный Святому Престолу.