А сейчас он согласился взять ее с собой в самое последнее путешествие.
Марина сунула руку в карман плаща. За оторвавшейся подкладкой пальцы нащупали маленький пакетик. Это что такое? Она вытащила нежданную находку — и чуть не вскрикнула от радости. Есть еще одна доза — последняя! Ее она берегла на самый крайний случай, даже сделала вид, что забыла о ней. А потом и вправду забыла…
Маринка даже приободрилась. О том, что произойдет через несколько часов, она думала без страха. Даже с любопытством. В самом деле, чего бояться? Она так устала!
А пока можно пойти домой, в давно опостылевшую комнату. Там, по крайней мере, тепло и сухо. Один укол — и станет легко, все тревоги и печали отступят, и несколько часов можно будет провести в приятной полудреме…
Нет, не нужно. Марина вдруг почувствовала, что это было бы неправильно. Повинуясь внезапному порыву, она выбросила пакетик в ближайшую урну и решительно пошла прочь.
На метро еще можно успеть.
Глава 2
Влад
Влад Осташов пришел домой поздно, ближе к полуночи. Весь вечер он провозился в гараже, пытаясь довести до ума старенькую, еще отцовскую «шестерку». Говоря по совести, машина уже давно свое отбегала, сколько ни чини, ни латай… Но завтра — день особый. «Не подведи, старушка! — повторял он, копаясь в двигателе. — Уж ты потерпи еще чуть-чуть, очень надо!»
Квартира — двушка-распашонка хрущевской постройки — встретила его темной и гулкой пустотой. Как всегда… Конечно, давно бы пора привыкнуть, но сейчас стало как-то не по себе. Странно было думать о том, что больше он сюда уже не вернется.
Влад скинул ботинки, в одних носках прошлепал в ванную и долго, старательно мылся, смывая запах бензина и масла. Напоследок он еще постоял под обжигающе-горячим душем, подставляя лицо упругим струям. Хорошо! Даже вылезать жалко…
Он крепко растерся махровым полотенцем, переоделся во все чистое и сел у стола на кухне. Когда-то она казалась такой маленькой, тесной, и мама, помнится, еще сокрушалась, что повернуться негде… А сейчас появилось странное чувство, что для него одного эта кухня (впрочем, как и вся квартира!) стала велика и болтается, как слишком просторный ботинок на ноге.
Спать совсем не хотелось. А времени до утра еще много, и как его убить — неизвестно. Влад достал пачку сигарет, закурил и с тоской покосился на бутылку водки в кухонном шкафчике.
Вот чего ему сейчас больше всего не хватает! Но нет, нельзя… С утра голова должна быть ясной.
Влад резким движением затушил окурок. Он аккуратно вытряхнул пепельницу, сполоснул под краном и поставил на подоконник сушиться. Привычка накрепко въелась в плоть и кровь. Отец — бывший военный, а потом тренер по боксу, кумир всех окрестных мальчишек — не терпел в доме беспорядка. И сына воспитал так же… «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!» — повторял он. Строг был, конечно, но сына любил по-настоящему. Даже имя ему придумал особенное — Владислав. «Славой владеть будет! — говорил он, — настоящим мужиком вырастет!»
И Влад старался изо всех сил. Отца он почти боготворил. Одного его слова, взгляда или движения бровей было достаточно, чтобы сын убирал свои игрушки, без напоминаний готовил уроки, задыхаясь, обливался холодной водой и отправлялся бегать по утрам в любую погоду… Все — для того, чтобы не подвести отца, не обмануть его доверие и, может быть, иногда услышать сдержанные слова похвалы: «Молодец, сынок!»
Мать почему-то занимала в его мире гораздо меньше места. Тихая, миловидная женщина, она любила комнатные цветы и занавески с оборочками, вела кружок мягкой игрушки в местном Доме пионеров и варила клубничное варенье, так что по всей квартире шел нежный сладкий аромат. Особой нежности между родителями Влад никогда не замечал, но отец всегда таскал картошку с рынка, прибивал полки, делал ремонт в квартире… Словом, брал на себя всю работу, требующую грубой мужской силы. «Женщине тяжелей поварешки ничего поднимать не положено!» — еще одно любимое его выражение.
Так и шло время… В день, когда ему исполнилось восемнадцать, Влад сам отправился на призывной пункт. Вопрос о том, идти или не идти в армию, в семье вообще не обсуждался. Потом можно и в институт поступать, но какой же мужик, если не служил?