«Наверное, ворожит тебе кто-то! — говорили, бывало, ребята из отряда. — Или молится хорошо…»
Этих разговоров Влад особенно не любил. Алый крест на ладони никуда не делся… И какая-то часть его души точно знала, что жизнь и смерть не в его руках. Как бы ни было тяжело и страшно, как бы ни жгла безмерная усталость, одиночество и пустота в душе — раньше времени туда не пустят!
А значит, придется жить.
Вот и рассвело уже… Топоча тяжелыми ботинками, вбежал Митька Свирский — молоденький лейтенант, не так давно пришедший в отряд из училища. Веселый парень, балагур и матерщинник, не раз заставлял весь отряд покатываться со смеху! Только сейчас почему-то его веснушчатое лицо было уж слишком серьезным. Не иначе, что-то стряслось.
— Подъем, ребята! Перебрасывают нас… В Хаслане захват заложников.
От пыли першило в горле, и битые стекла хрустели под ногами… Влад старался двигаться бесшумно и незаметно, но получалось не очень. Прямо с вертолета их бросили на штурм школы, захваченной боевиками, но с самого начала что-то пошло не так. При первой же попытке проникнуть в здание прозвучал взрыв. Почуяли что-то, суки…
И теперь вместо аккуратно и тихо проведенной спецоперации — беспорядочная стрельба и кровавое безобразие. Даже думать не хочется, сколько заложников уже погибло — и еще погибнет при штурме! А ведь там дети были… Школа уже горит, уцелевшие выскакивают в окна, а боевики, засевшие на втором этаже в классных комнатах и кинозале, бьют шквальным огнем…
Группа подполковника Ивана Михайловича Твердохлебова (ребята обычно звали его просто Михалычем или Батей), в которую входил и Влад, получила задание зачистить правое крыло здания. Здесь почему-то было довольно тихо… Настоящий бой шел в другой стороне, но расслабляться все равно нельзя ни в коем случае! Всегда можно наткнуться на схрон с оружием, взрывное устройство или затаившихся боевиков.
Школа, выстроенная добротно и давно, теперь казалась мертвой. Вряд ли когда-нибудь еще после случившегося здесь будут учиться дети… Среди осыпавшейся штукатурки, битых стекол и поломанных школьных парт, зачем-то сваленных в коридоре (это потом выяснится, что террористы заставили заложников строить баррикады), очень уж непривычно и дико выглядела стенгазета со старательно нарисованным букетом цветов и огромным заголовком «1 сентября — День знаний».
Вот лестница, ведущая вниз, в подвал, точнее, полуподвал с окнами чуть выше уровня земли. Михалыч остановился на мгновение, посмотрел на Влада и кивком головы указал ему: туда… Влад понял без слов. Судя по плану здания, здесь должны быть только подсобные помещения, котельная и раздевалка, где школьники переодевались перед уроками физкультуры, но проверить все равно надо. Очень уж удобное место, чтобы затаиться.
Подвал оказался на удивление тихим и нестрашным на вид. Здесь не видно было никаких разрушений, и казалось, что бой идет где-то далеко… Только дыма все больше с каждой минутой. Даже лампочка под потолком еще горела. Это было очень кстати: по крайней мере, нет опасности напороться на растяжку или какую-нибудь другую гадость.
Влад остановился. Ему показалось, что за неприметной облупленной дверью он услышал легкий шорох. Ну-ка, посмотрим… Одним ударом тяжелого ботинка он вышиб хлипкую дверь. Внутри было темно и тихо, но это еще ничего не значит!
— Кто здесь? Руки вверх, выходи по одному! — рявкнул Влад.
Ответом ему был нет, не крик — задушенный хриплый шепот:
— Мы здесь! Спасите нас! Помогите, тут дети…
Из темноты смотрели десятки блестящих глаз — огромных, умоляющих, почти безумных от ужаса. Влад пригляделся — только женщины и дети, человек двадцать, не меньше! Удивительно, как они только умудрились уместиться в тесной каморке…
Женщины наперебой принялись рассказывать, как еще в самом начале убежали и спрятались здесь, как успокаивали детей, чтобы не плакали без еды и воды, как прислушивались ко всему, что происходило в школе. Автоматные очереди раздавались несколько раз…
— Значит, кого-то расстреливали, — спокойно сказала старуха в черном платке, и в этом спокойствии было что-то особенно страшное, безумное…
Влад почувствовал, как кто-то снизу дергает его за куртку. Он опустил голову — и увидел маленькую девочку, на вид лет семи-восьми, не больше. Видно было, что мама старательно наряжала дочку: в черных волосах еще подрагивали капроновые банты, а белая кофточка и юбка в складку, грязные и порванные, еще несколько дней назад были нарядными. На изможденном личике, кажется, остались одни глаза — огромные, черные, опушенные длинными ресницами… И только они выглядели живыми. Худенькая, порывистая, девочка казалась похожей на стрекозу с поникшими крылышками.