Что бы он ни говорил, на самом деле у него так и не было времени насладиться своей добычей, если не считать той первой ночи, когда эти вожделенные предметы только попали к нему. Больше того, в действительности ему было наплевать, как они выглядят; имело значение только то, что за ними стоит. Однако теперь в нем взыграло тщеславие, его распирало самодовольство. Финстер стоял, с благоговейным почтением взирая на ключи. Теперь у него на пути больше не осталось никаких препятствий.
В глубине пещеры, в части, посвященной индуистскому богу Кали, в углу за составленными у стены холстами виднелось тусклое красноватое свечение таймера, который отсчитывал последние секунды до нуля. Всего таких таймеров было пять, расставленных в противоположных концах подземелья, настроенных с тридцатисекундными интервалами один относительно другого. Их установил сам Финстер. Зажигательные бомбы, компактные, но очень мощные, настоящие творцы пламени. Никакой ударной волны; скорее их можно был о сравнить с распылителями удобрений. Когда настанет нужный момент, бомбы подпрыгнут в воздух на высоту десять футов и разбрызгают вокруг вязкое гелеобразное вещество, которое мгновенно воспламенится, вступив в контакт с воздухом.
Финстер не обратил никакого внимания на громкие хлопки, которые донеслись сквозь массивную дверь, и на грозный шелест разгорающегося пламени. Он шагнул к пьедесталу и наклонился, впервые внимательно разглядывая ключи. Хрустя лакированными ботинками по земляному полу, он снова и снова обходил пьедестал. Из-под двери послышалось громкое шипение; из крохотной комнаты жадными глотками высасывался воздух, чтобы кормить разгорающийся в подвале ад. Последние свечи начали гаснуть от нехватки кислорода. Немногие оставшиеся освещали драгоценный трофей, бросая дрожащие отблески на стены. И на лицо Финстера, внезапно исказившееся от недоумения.
Тут что-то не так. И дело не в том, что происходит за дверью. Майкл и Симон были на волосок от успеха. Такие целеустремленные люди никогда не сдаются без боя. Любовь, которую Майкл испытывает к своей жене, превосходит всё то, с чем когда-либо приходилось сталкиваться Финстеру; в таком случае почему же он так легко пошел на попятную, отдал ключи? Разве что…
Финстер присмотрелся внимательнее. Неуверенно протянул руку к серебряному ключу, прекрасно сознавая, что ему запрещено вступать в непосредственный контакт со святыми реликвиями. Его пальцы приближались к ключу. Это был единственный способ узнать наверняка. Единственное средство. Внезапно преодолев остатки страха, Финстер накрыл ладонью ключи. И тут это произошло. Он словно взорвался, превратившись в бешеный ураган. Из его груди вырвался крик — проникнутый не болью, а яростью. Финстер понял, что его провели. Ибо на золотом ключе, полустёртое, но все еще различимое, виднелось клеймо: «585».
Развернувшись, Финстер распахнул дверь. Его встретил огненный шар, взметнувшийся вверх, устремивший к потолку багрово-алые щупальца. Все подземелье было объято пламенем. Горящие холсты наполнили помещение маслянисто-черным грибовидным облаком; жар накатывался волнами, плавя бронзовые скульптуры. Взорвалась последняя зажигательная бомба, разбрасывая вокруг подобный напалм у гель, который тотчас же воспламенил все, что могло гореть. Рев пламени был оглушительным, но даже он не мог перекрыть нечеловеческий пронзительный вопль, сорвавшийся с уст Финстера.
ГЛАВА 36
На Буша было страшно смотреть. Симон и Майкл, как могли, перебинтовали ему руку и обработали рану в плече. Буш неуклюже стоял, опираясь на капот лимузина, однако настроение у него было лучше некуда. Он остался жив, и сейчас это являлось главным.
— Гм, вижу, вам все же удалось их стащить, — едва слышно промолвил он.
Симон молча кивнул, с восхищением разглядывая ключи. Священник почтительно держал их на ладони так, словно они были стеклянными и могли рассыпаться от одного неосторожного дуновения.
— Все оказалось так просто…
— Да.
— Господа, нам пора трогаться в путь, — вмешался Майкл. Но Буш продолжал смотреть на ключи, не в силах оторваться.
— Можно?
Осторожно, очень осторожно Симон положил ключи ему па ладонь. Они оказались больше размерами, чем предполагал Буш, и на вид самыми обыкновенными. Он ожидал, что, прикоснувшись к ним, ощутит божественное просветление, если можно так выразиться, что с ними в него войдет Господь, однако ничего подобного не произошло. На самом деле Буш лишь удивился, что такие маленькие предметы могут иметь столь огромное значение в общем порядке вещей. Майкл рисковал всем: свободой, жизнью — ради того, чтобы получить назад эти два куска обработанного металла. И Буша поразило не то, символом чего являлись ключи, а то, какой силой они наполняли сердце. Вера в неосязаемое, такая могущественная, что люди готовы ради нее воевать, умирать, жертвовать всем. И движет ими надежда, убежденность в том, что обещанное сбудется. Это было настоящее чудо, чудо веры, которое Буш прекрасно понимал, однако до настоящего момента не мог испытать в полной мере. Но сейчас он почему-то не сомневался, что все будет хорошо.
— Пошли скорее. — Нетерпение Майкла нарастало.
Буш вернул ключи Симону, и тот, плотно завернув их в кусок бархата, убрал в карман. Буш ощутил прилив блаженного облегчения. Несмотря на все, через что им пришлось пройти, они с Майклом возвращаются домой.
Стеклянные двери библиотеки распахнулись. Огонь вырвался наружу. Огромный каменный особняк превратился в преисподнюю. Оконные стекла лопались от жары, и из проемов вырывались языки пламени, озаряя ночную темноту. В небо поднимались густые клубы дыма. Одинокая фигура, выпрыгнув из огненной бури, устремилась к троим друзьям, стоявшим у лимузина. Подобно злобному хищному зверю, она в считанные мгновения преодолела две сотни ярдов.
— Вы ничего никому не вернете! — Казалось, рев донесся ото всюду, и не успели они опомниться, как Финстер уже стоял перед ними.
От его одежды остались одни обугленные обрывки, что резко контрастировало с его телом. Чистая и гладкая, его кожа не была испорчена ни ожогами, ни хотя бы красным пятном, что было совершенно невозможно для человека, только что выбежавшего из раскаленного до тысячи двухсот градусов[41] горнила.
Майкл решительно шагнул вперед, готовый к бою.
— С чего ты взял…
Однако не успел он договорить, как Финстер едва заметным движением кисти отправил его на землю.
— Я обреку тебя на такие страдания, о которых ты даже не подозревал…
— Ты дал мне слово, — простонал распростертый в траве Майкл.
— Я разговаривал не с тобой. — Финстер повернулся к Бушу. — Святой… защиты… больше… нет! — проревел он, обращаясь к раненому полицейскому.
Буш судорожно съежился, тщетно пытаясь бежать. Скользнув по капоту лимузина, он рухнул на землю, и его простреленное плечо, по ощущениям, разбилось на тысячу осколков. Ему удалось сдержаться и не издать ни звука, однако мысленно он испустил леденящий душу крик. Сбылся кошмар, мучивший его во снах: он горел, его тело пылало, однако пламени не было. Он снова оказался на шхуне своего отца; огненные языки плясали но палубе, бежали вверх по ногам, жадно лизали туловище. Буш опять превратился в беспомощного ребенка, бессильного перед лицом чудовища. Полицейский повалился в траву, корчась в невыносимых муках.
— Прекрати! — крикнул Майкл, поднимаясь на ноги.
— Отдай… мне… ключи! — Финстер сверлил взглядом Майкла; его голос был таким же жутким, как и зарево, поглотившее каменный особняк.
Глаза Финстера оставались холодными, мертвыми, черными, словно глубины океана. Майкла охватил бесконечный страх, не только за себя и за Мэри, но также за Буша, за Симона, за всех людей. Он повернулся к священнику, растерянный, требуя ответа. Симон выразительно покачал головой.
— Отдай ключи, или я наставлю страдать всех, кого ты знаешь и любишь, — прорычал Финстер.