Я сделала еще один глубокий вдох и попыталась успокоиться. Что я делала? Я считывала со стен… вернее, я приготовилась считывать, когда услышала напев и затем… затем… Я облизнула губы, почувствовав привкус крови. И вдруг воспоминания хлынули волной.
Слышался чей-то напев. Так же напевал и Оуэн. Сердце мое заколотилось, и я пошла по коридору на звук. Но то, что сначала напоминало мелодичный напев, по мере приближения все меньше и меньше походило на пение и в конце концов оказалось резким и размеренным стуком: тук, тук, тук. Коридорам свойственно искажать звуки.
Харкер пинал дверь посреди одного из коридоров, да так громко, что не слышал моих шагов, пока я не оказалась у него за спиной. От шума раскалывалась голова. Он оглянулся. Я не успела и слова сказать, не то что скормить ему какую-нибудь ложь, чтобы расположить его к себе, как он ударил меня кулаком, застав врасплох.
Воспоминания вернулись словно кадры, мелькающие в стробоскопе.
Я вцепилась в его рубашку. Потянула назад. Руки и ноги переплелись. Он ударил меня ботинком в живот. Отчаянно работая руками, вырвался из моего захвата и побежал. Я – следом.
От облегчения меня даже затошнило. Воспоминания были не слишком четкими, но главное, что я вспомнила. Я достала архивный список и, наблюдая, как его имя исчезает с листка, задалась вопросом, который тревожил меня сейчас сильнее прочих мыслей, роящихся в голове: почему я вообще отключилась?
Я могла предположить, что виной всему недостаток сна. Подобное – отключка или провал в памяти – уже случалось со мной прежде. А точнее, спустя несколько дней после исчезновения Оуэна. В последний раз – он же был первым, хотя я надеялась, что и единственным – я тоже долго не спала и чувствовала себя такой уставшей, что глаза слипались. Тогда я разговаривала с девочкой-подростком, а затем – провал. И в следующий миг я уже стояла в холле Коронадо, недоуменно глядя на сбитые костяшки и архивный список, откуда исчезло ее имя.
Когда я наконец успокоилась, сразу вспомнила то, что произошло. С большим трудом, но все же вспомнила. Я сказала себе, что в такой отключке большой беды нет (хотя прежде никогда не отключалась на работе). Но это был единичный случай, тогда как ночные кошмары терзали меня каждую ночь, поэтому я ничего не стала рассказывать Роланду. Не хотелось, чтобы он лишний раз тревожился. Дед, бывало, говорил: «Тебе придется замечать закономерности, но специально выискивать их не стоит». Да и мне не хотелось делать из мухи слона. Но с другой стороны дед утверждал, что одна ошибка – это случайность, а две – уже повод для беспокойства. Рассматривая ссадины на руках, я знала – еще какой повод. И закрывать на это глаза нельзя.
Я заставила себя подняться. Рядом с дверью на Возврат, куда я только что отправила Харкера, была другая дверь, отмеченная белым пустым кругом. Она вела в Архив. Мне следовало все рассказать Роланду. И я непременно расскажу, но позже. Сейчас я должна вернуться домой. В прошлый раз из памяти выпала всего минута, может, две, но теперь я наверняка потеряла гораздо больше времени. Я направилась к пронумерованным дверям, впившись ногтями в ладони, чтобы боль хоть как-то взбодрила меня.
В такт моим шагам на запястье болтался шнурок с ключом. Остановившись у двери, выходившей в холл третьего этажа, я взмахнула рукой вверх, поймала ключ на лету и вставила в замочную скважину. Дверь приотворилась. Отсюда холл казался окутанным густой тенью. Я уже занесла ногу над порогом, как вдруг услышала знакомый голос и отшатнулась назад. Сердце громыхало у меня в груди. До чего же глупая оплошность!
Обычным людям не дано видеть эту дверь, так что если бы я вышла через нее, то это выглядело бы так, будто я прошла сквозь стену, да еще и столкнулась бы с мамой.
– Все хорошо, по-моему…
Отсюда холл Коронадо не было видно, но мамин голос, приглушенный, но вполне различимый, проникал сквозь щель.
– Верно, на это потребуется время, я знаю.
Я слышала, как она шла вдоль холла, приближаясь к двери в Коридоры. Слышала ее разговор с длинными паузами – это означало, что она говорит по телефону. Затем шаги стихли прямо напротив меня. Может, она смотрится в зеркало рядом с невидимой дверью? Я вспомнила о вазоне под столиком, уповая, что она в него не заглянет и не обнаружит мои вещи.
– О, Маккензи?
Я оцепенела, но тут же сообразила, что она всего лишь ответила тому, с кем говорила.
– Не знаю, Коллин, – сказала она.
Я раздраженно закатила глаза. Ее психотерапевт. Мама посещает Коллин с тех пор, как в прошлом году погиб Бен. Я надеялась, что после переезда эти сеансы прекратятся. Похоже, что нет. Я обхватила себя руками, стоя по другую сторону двери, и слушала их разговор, точнее, мамины реплики. Понятно, что мне не следовало оставлять дверь в Коридоры открытой, но архивный список чист, а меня разбирало любопытство.