— Маня будет учиться у знаменитой Изы Хименес. Вы слышали о ней? Нет? Это мимическая артистка. Несколько лет назад она с труппой объехала Европу. Была и в Петербурге. Она дала ряд представлений. Это было что-то потрясающее по трагизму и оригинальности… Это были драмы без слов. Теперь она больна и покинула сцену. Но Маню она возьмется учить.
— Марк, вы хотите, чтобы Маня пошла на сцену?
— Конечно! Искусство распрямит ее душу, залечит раны, сделает жизнь богатой, развернет перед нею возможности. Она будет счастлива… Помните, мы сидели с вами здесь?
— Это было почти год назад. О, конечно, я помню.
— Помните вы книгу Яна, в которой он зовет вас, женщин, на высокую башню? И обещает вам ключи счастья там, наверху?
— Да, Марк. Да. Я не успела еще прочесть эту книгу. Но я ее прочту.
— Маня найдет этот путь, отдавшись искусству. И взойдет на высоту.
— О, Марк! Как это хорошо! Вы помните, как она плясала? Впрочем, что я говорю? Вы не видели.
— Я видел, — глухо говорит он.
Она смотрит на него с удивлением. Его глаза закрыты. Скорбно сжаты брови. Она чувствует, что он страдает. И не смеет заговорить.
Вдруг с хрустом рассыпается пылающее бревно в камине. Искры трещат и сверкают. Он открывает глаза.
— Прощайте, Марк…
— Прощайте, Соня…
Они почти неделю в Вене. Фрау Кеслер наняла в предместье Шенбрунна две комнаты и написала Штейнбаху в Москву.
Осень и здесь прекрасна в этом году. Маня бродит с книгой в мрачном парке Шенбрунна. Но она не читает. Фрау Кеслер, уложив Нину в колясочку, сидит на скамье, в тени каштанов, и вяжет крохотные башмачки. Но Маня уходит дальше. Гладкой стеной подымаются по бокам стриженые акации. На тщательно выметенные дорожки тихонько падают сухие листья. Вдали, за лужайкой, горит золото тополей.
В парке нет ни души. Но для Мани он Полон шепота, трепетания, вздохов. Забывшись, она ищет на гравии следы маленьких ножек на высоких каблуках. Здесь ребенком веселилась Мария-Антуанетта. Здесь грезила молодая принцесса. Она ждала от жизни так много радостей.
Маня давно познакомилась с дворцовым смотрителем. В часы, когда нет публики, она бродит по дворцу, где страдал и умер Орленок, несчастный сын Наполеона I, живой кошмар своих современников. Усатый немец любезно показывает Мане картины, мебель, бронзу, фарфор. Она глядит и не слышит. Рядом звучат быстрые шаги маленьких ног. Сейчас она вбежит сюда, очаровательная пятнадцатилетняя принцесса с гордым профилем и высоким лбом, на котором Судьба начертала роковой знак. [87] А там, за дверью, проплыла величавая тень Марии-Терезии. Она была хорошей хозяйкой. Такой строгой, экономной. Она учила взбалмошную принцессу всем правилам жены-мещанки. Ах, ничто не пошло впрок женщине, отмеченной Судьбой!
Скрипит гравий под чьими-то тяжелыми шагами… Люди… Какая досада! Куда спастись от людей?
Вдруг она встает, и книга ее падает на землю.
— Марк! Ты!!
Она бежит, повинуясь порыву нежности, не рассуждая, не взвешивая свои шаги, свои поступки. Как там, в горах, отдаваясь движениям своей души. Она падает на грудь Штейнбаха и подставляет ему лицо для поцелуев. Ах, ей так давно недоставало ласки! Она слышит, как стучит его сердце.
Он потрясен. Этот порыв мгновенно лишает его самообладания. Он целует ее лицо, и руки его дрожат. Несколько раз он пытается заговорить и- не может.
— Ты… ждала… меня?
— Не знаю. Я о тебе не думала. Но когда я тебя увидела… Сядем здесь! Поцелуй меня еще раз, Марк. Так хорошо чувствовать твою нежность!
Какие слова!
Но почему же бледнеет его радость? Нет веры в себя. Если б полгода назад… Но что же случилось?
— Маня, я безумно тосковал по тебе… Ни одного письма за целый месяц! Тебе не стыдно?
— Разве месяц?
«Она и не заметила.»
— Прости, Марк… Я не люблю писать.
Она не видит его усмешки. Разве ее письма к Соне не лежат на его груди?
— Ведь я ужасно ленива! И всякое принуждение заставляет меня страдать… Ведь тебе не будет ценно такое внимание?
«Лучше молчи!..» — думает он, вздыхая. И опять тихонько привлекает ее к себе.
— Ты не спрашиваешь про Нину, Марк?
— Я все знаю о ней.
— Ах да, конечно! А как ты меня разыскал здесь? Он смеется и молча целует ее глаза.
— Давно приехал? Откуда? Где остановился? Как раньше — каскад вопросов.
— Нынче из Москвы… А остановился на этот раз жены.
— Она теперь совсем поправилась? После операции?
— Она скоро умрет.
Маня выпрямляется. Отстраняется невольно. Смотрит большими глазами в небо. Потом тихонько гласит руку Штейнбаха.