С благодарностью глядит она на этого чужого человека, неожиданно давшего ей так много. И глаза ее так прекрасны, что только их видит Штейнбах в этом подурневшем лице.
— Извините… Не смейтесь надо мною! До свидания!
— Постойте! Когда же я вас увижу?
— Завтра… Нет! Не ходите за мной! Не надо!
Она быстро-быстро, упругой, молодой, порывистой походкой идет, не оглядываясь. Почти бежит по аллее.
Штейнбах глядит ей вслед. Задумчивый и тревожный.
«Если б я был художником, я написал бы с нее картину, полную движения. И назвал бы ее „Весенний ветер“. Как этот ветер, она несет с собой обещания, тревогу… какие-то смутные возможности…»
Он долго сидит у могилы Яна, прислушиваясь к охватившему его настроению. Как давно, как бесконечно давно ушли из его жизни такие минуты!
— А!.. Вы уже здесь?
— Давно… Я жду вас больше часу.
Она смеется, сверкая зубами, глазами, ямочками а щеках. Как будто искрится вся. Она подает ему Руку как знакомому.
— Я не могла прийти раньше. Там гости. Приехала эта глупая Катя Лизогуб. Она говорит о чем хотите. И смеется решительно всему. Я не выношу таких людей! Вы ее знаете?
— Не-множ-ко.
— Она вам нравится? Скажите? Нравится?
— Я не помню ее лица. Маня зло и весело смеется.
— Я не хочу, чтоб знали о наших встречах! Я говорит она серьезно. — Тогда пропадет вся их прелесть. Правда? Правда?
От нее веет в его усталую душу такими весенними настроениями, что он, как вчера, чувствует себя молодым.
— Вы маленькая волшебница! — говорит он. — Нынче, просыпаясь, еще не придя в себя, я почувствовал радость. Я почувствовал, что в мою жизнь вошло что-то… Новое и светлое.
— Я тоже! — говорит она наивно и восторженно.
— Но вы молоды. У вас это чувство естественна. А я уже забыл его.
— А вы разве стары? — спрашивает Маня.
Она садится, наклонив голову набок, и внимательно его разглядывает.
«Как птичка! — думает он с грустью. — Зачем, глупец, я говорю ей о годах и сам себе рою яму?»
— Мне под сорок.
— Со-рок?
— Ах, какое разочарование! Не правда ли? Да, без натяжки мог бы назваться вашим отцом. А я был так молод! Так светел и гармоничен!
— Как? Как вы сказали? Повторите! Она вся насторожилась.
О, какие глаза у этой девочки! Штейнбах без волнения не может глядеть в эти знойные и такие невинные глаза.
— Я очень любил Яна, При всей его сложности, он был необычайно гармоничен. Он действовал на меня, как горы. Вы удивлены? Я люблю горы. Больше, чем море. Море волнует меня, раздражает. Оно так похоже на нашу душу! Мятежное, изменчивое, предательское. А горы молчат. Они полны тайны и величия. Это ступени богов…
Маня вздыхает всей грудью, и ему приятно. Он чувствует, что создает ей настроение.
— Я всегда от людей уходил в горы. Только там понимаешь, что значит тишина и воздух. Я подымался так высоко, что даже пчелы не жужжали внизу, под ногами. И, лежа там часами, я забывал об обидах, о разочарованиях. Я целый год прожил в шалаше, в горах Кавказа…
— Вы, значит, людей не любите? Нет?
— Нет… Ян любил будущего человека. Свободного, смелого и прекрасного. Я в такого не верю. Из всех существ в мире человек наиболее жестокое и себялюбивое животное. И если тысячелетия не сделали его иным, рассчитывать не на что. Я чудеса отрицаю. Нужны века, чтобы родились такие, как Ян. Для того, должно быть, чтоб показать нам, каким мог быть идеальный человек. Но мир этого идеала не приемлет…
— Ради Бога! Не говорите так! Я заплачу…
Он тихонько берет ее руку. И тихонько подносит к своим губам.
Она вздрагивает. Это прикосновение нежно. Но ей кажется, что это ожог. Она вырывает руку. И, потрясенная своими ощущениями, глядит на него испуганно, почти враждебно.
— Простите! Я не хотел вас обидеть, — робко говорит он.
«Какие зрачки! Какие жуткие, мрачные глаза!»
— Послушайте… Можно? Вы не обидитесь?
— Что такое?
Она подвигается к нему.
— Меня ужасно тянет посмотреть в ваши глаза.
— Смотрите…
Его губы кривятся в улыбке. Хищная, саркастическая улыбка. Пусть! Все равно! Она кладет ему руки на плечи и снизу вверх глядит ему в зрачки. Их лица близки. Дыхание смешивается.
Ноздри Штейнбаха вздрагивают. И сердце его начинает стучать. О, какое наслаждение! Давно забытое…
«Неужели я еще способен увлекаться?..»
— У вас совсем не видно зрачков. Точно из окна освещенного дома смотришь в темную ночь, прильнув лицом к стеклу.
Он глядит, как шевелятся ее губы. «Она наверное чувственна. Это такая редкость! Так ценно в женщине! Если бы…»