Его сердце бьется, когда он гладит ее волосы.
— А тот… Другой? — глухо спрашивает он.
— Тот? Он тоже забыт, — спокойно говорит Маня.
— Сента! Дорогая моя Сента… А если вы когда-нибудь встретите его? Свою мечту?
— Я уже встретила, — тихонько отвечает она. Штейнбах вздрагивает.
— Да… Это было два года назад. Мы с Соней сидели на леваде. Он проехал верхом на серой лошади…
— Это бред, Маня?
— Нет… Нет… Я как сейчас вижу его лицо. Шапку золотых волос… высокий лоб, гордый профиль… Серые, Жесткие глаза… маленькую бородку… Вижу его костюм, краги. Его шлем… Он снял его и поклонился нам. Вот так… Марк… Что с вами? Почему вы так бледны? Почему так горестно изогнулись эти чудные брови? Вам больно?
— Нет… ничего… Сейчас пройдет… Маленький укол в сердце… Маня… Я знаю его…
— Кого?
— Вашего всадника… Я его знаю… Я догадываюсь…
— Милый Марк! Забудьте о нем! Какое мне до него дело? Зачем я вам говорила это, глупая? Я не Хочу, чтобы вы страдали! Неужели вы не верите, что Вы — моя единственная любовь? Пусть десятки всадников явятся теперь передо мною! Я их всех отвергну Яля вас. Вы не верите? Нет?
— Есть хорошая поговорка, Маня. «Вешний путь не дорога…» Мы в лабиринте жизни ощупью ищем этот настоящий путь свой. И часто, когда мы думаем, что нашли выход из лабиринта, мы упираемся в темный тупик. Душа женщины блуждает еще беспомощнее в этой мгле. Вы не меня любите, Маня. И не Яна любили вы. Любовь еще придет…
— Не говорите так! Не говорите..
— О, неужели вы думаете, что мне легко дается это сознание? К сожалению, у меня нет темперамента, который мог бы ослепить и обмануть меня. И… к сожалению… я слишком люблю вас…
Она сосредоточенно думает над его странными словами.
— Маня, можете вы исполнить одну мою просьбу?
— Все, Марк! Все, что хотите! Лишь бы вы были счастливы!
— Станцуйте передо мною сейчас что-нибудь свое!
Она порывисто встает, с потемневшими глазами.
— Да, да!.. Как это хорошо! Вы будете играть?
— На цитре… Помните, у Тургенева сказано, что в цитре живет и плачет старая душа еврея. За это, должно быть, я люблю этот инструмент. Я буду играть печальное. То, что гармонирует с моим настроением.
— Ах, Марк! Это невозможно! Я запутаюсь в этом безобразном платье.
— Разденьтесь! Вон там, у огня… за экраном… Я отвернусь. Я дам вам чудную старинную ткань. Хотите? Вы можете завернуться в нее, как пожелаете.
Не отвечая, зажмурившись, она слушает музыку его голоса. Сколько в нем оттенков!
Он идет к старинному средневековому резному шкафчику из дуба… Тому самому шкафчику. И вынимает оттуда блеклую тонкую шелковую ткань. Она вышита золотом. От нее пахнет тлением. Веет безвозвратным…
— Боже! Какая роскошь! — говорит Маня, погружая лицо в шелк. — Это царские одежды, Марк?
— Это с католической статуи, ограбленной войсками Кромвеля. Тысячи уст касались этого края. Вы видите следы умерших поцелуев?
— Ах, Марк! Этой ткани довольно, чтобы создать настроение! Я уже слышу музыку в душе… Вижу образы…. Марк, отвернитесь! Я должна раздеться. О, какое упоение, когда эта холодная ткань коснется моих плеч! Дайте булавки! У вас есть английские булавки? Довольно! Отчего вы так дрожите, Марк? Отчего я не узнаю вашего лица? Отвернитесь теперь!
— Что вы делаете, Маня? — глухо спрашивает он, не оглядываясь.
— Я снимаю башмаки… Нельзя же плясать в чулках! Отчего вы говорите сквозь зубы? Вы опять страдаете? О, какое наслаждение! Как эта ткань ласкает плечи!.. Марк… Садитесь и молчите… Молчите! Я готова. Где ваша цитра? Я выхожу… Начинайте же! Начинайте! Я чувствую себя богиней…
Когда Штейнбах далеко, Маня часто вспоминает эту ночь.
Она чувствует на своих ногах его поцелуи. Она видит его новое и страшное лицо.
Знойное кольцо охватило тогда их обоих. И все сжималось теснее и теснее, лишая их дыхания.
И вот она упала в бездну, которая глядела на нее из очей Марка.
Тайна жизни раскрылась перед нею внезапно.
Эти завесы сорвал Марк!
Забудет ли она его когда-нибудь? Возможно ли разлюбить того, кто поднес к твоим устам яд первого услаждения?
Но и он не забудет ее… Нет! — Теперь она знает свою силу.
Слезы бегут ночью на горячую подушку.
«Это ничего, ничего, — говорит себе Маня, — надо взять себя в руки! Две недели пройдут как-нибудь, Он вернется. Он не может не вернуться теперь! И мы будем вместе. Мы уедем в Париж. Мы никогда не расстанемся. И разлучит нас только смерть. Но смерть прекрасная и дерзкая. Как наша любовь!»