— Когда? — трепетно срывается у него.
— Нынче. И поняла это так ясно… Я не могу уже лгать ни себе, ни вам… Ни… ему… когда он меня спросит… Потому что стыдиться любви я не могу.
Он молча страстно целует ее глаза.
— Я удивляюсь только, как я это не видела раньше! Душа моя брела ощупью в потемках. И кто-то зажег огонь… Кто? Быть может, вы? Ваши слова? Или любовь моя к вам? Не знаю. Но я все поняла. И то, что прожито. И то, что будет впереди…
Голос ее, глубокий и влажный, голос женщины входит в его сердце. Он слушает его с трепетом и жутким предчувствием.
— О чем вы сейчас думали, Маня? У вас новое лицо.
— Все равно… Мои оскорбления и обиды… Вы должны мне все простить, Марк. Как прощают умирающим… Да. Потому что прежняя Маня умерла. Будет жить другая. Но в эту новую жизнь я унесу с собой мое прошлое, как другие уносят сокровища.
Она кладет ему руки на плечи. Голос ее дрожит.
— Я вспоминаю… Ни одной минуты не было между нами, за которую, можно бы покраснеть. Скажу даже больше, Марк: встреча с вами — это самые волшебные, самые красивые страницы в книге моей судьбы… Но все-таки я разрываю с вами. Я буду любовницей Нелидова.
— Женой, хотите вы сказать?
— Нет. Любовницей. Я сама выбрала эту долю. Она мне больше нравится. То, что он говорил о браке, наполнило меня таким страхом… Я, как птица, не могу жить в неволе. Если он охладеет, я уйду. Но мне нужно было его желание, его решение жениться как доказательство его любви. Я еду за ним. Буду жить где-нибудь поблизости, на селе. Буду зарабатывать хлеб карикатурами в журналах. За них дорого платят. Фрау Кеслер обещала мне найти работу. Я ей все сказала… Это будет тихая, бесцветная жизнь. Но я люблю его и буду счастлива… А теперь… Поцелуйте меня…
— И вы запрещаете мне встречи?
— Да, да! Прошу… Молю вас! Никогда не ищите меня! Никогда не возвращайтесь в те края? Я хочу быть спокойной, Марк. Я хочу безмятежного и… простого счастья, как у всех. Где мои булавки? Ах, как я бледна! Как я опоздала! Но все равно! Я сожгла за собой корабли… Марк… Теперь подите сюда и… простимся…
Он подходит. Она поднимается на цыпочки и кладет руки на его плечи.
— Вы дали мне много счастья. И я была бы ничтожной женщиной, если б вычеркнула вас из моей души. Я никогда — никогда не забуду вас милый, чудный Марк!
Она берет в руки его голову. Целует его глаза, лоб.
Его руки держат ее, когда она хочет отстраниться. Она видит его недоброе лицо. И настроение ее падает.
— Я буду ждать вас, — говорит он холодно и спокойно, как будто не слышал ничего. — Каждый день, между шестью и девятью вечера, я буду вас ждать.
— Послушайте… Вы задались целью дразнить меня и… доводить до бешенства? Пустите меня! Слышите? Сейчас пустите! Дайте мне мою кофточку…
— Запомните мой адрес, Маня. Пречистенка, дом Штейнбаха.
Руки ее замирают на пуговицах, которые она застегивала. Она глядит в его неподвижное лицо, в его угрожающие глаза.
— Что вы задумали, Марк? Я до того зла в эту минуту! Я готова вас ударить… Все кончено между вами. А он приедет… послезавтра…
— Хорошо… Вы приедете мне рассказать, как вы встретились… как вы его любите… Я буду ждать.
Глаза ее сверкают. Она отворачивается и идет к бюро, где оставила перчатки.
— Ваш отец был алкоголик. Он страдал запоем, когда ваша мать бросила его. Вы это знали?
— H-нет… Не знала… Зачем вы мне это говорите? Я почему вы это знаете?
— Я все знаю. Даже таинственную болезнь вашей матери… ее название. Я две недели навожу справки. Я виделся с хозяином вашего дома. Я знаю доктора, который лечит вашу мать.
— Молчите!.. Молчите!.. Я не хочу!.. Я не хочу отчего слышать!..
— Я больше ничего и не скажу.
Он улыбается одними губами. Скрытая угроза по-прежнему глядит из его глаз.
— Моя мать нервнобольная, — резко отчеканивает Маня.
Он молчит и щурится на нее. Их взгляды скрещиваются и замирают на одно мгновение.
Маня бессознательно переводит глаза на портрет еврейки. Из золоченой рамы с тайной угрозой щурятся на нее те же бездонные зрачки.
Маня быстро опускает вуалетку и выходит.
Штейнбах догоняет ее на лестнице. Дом безлюден и безмолвен, как склеп.
— Марк… Я не знаю теперь, что мне думать о вас? Неужели вы способны рассказать ему об отце…. вообще о семье нашей?..
— А как бы вы думали? Способен ли я? Или нет?
— Ничего не знаю! — говорит она с отчаянием.
— И разве бороться за счастье — преступление?
— О, молчите! Я лучше умру, чем вернусь сюда. Я ненавижу вас! Я не хочу счастья с вами!