Всю дорогу обратно они не говорят ни слова. Ветер рвет с них шляпы, гасит фонари, треплет деревья сада, гремит вывесками. Переулок пуст.
Вот извозчик… Наконец!
— Вы позволите вас проводить?
Она молчит. Она так устала. Он садится рядом, в пролетку, под закрытый верх.
У бульвара он берет ее инертную руку и говорит:
— Вы можете спать спокойно, дитя мое. Я не способен добиваться счастья ни хитростью, ни насилием, ни обманом. Я давно — много раньше встречи моей с Яном — научился уважать чужую личность. И даже страсть не заставит меня изменить принципу… И зачем? Я не буду таким безумцем, чтоб срывать зеленый плод. Я подожду, когда он сам упадет, созревший, в мои руки.
— Как вы самонадеянны! Сейчас видно еврея.
— Нет. Я только фаталист. Нелидов не от меня узнает трагическую историю вашей семьи. Это вынырнет само собой. Да это, в сущности, безразлично. Возможно даже, что вы выйдете замуж… И что его любовь восторжествует над мелочностью его души…
— Тише! Я запрещаю вам унижать его!
— Я знаю твердо одно: Маня Ельцова, вот эта девушка с яркими губами, чье бы имя она ни носила, будет моею опять. Вопрос во времени. Но я еврей. Я терпелив. Я умею ждать.
— Вы наглец! — гордо говорит она. — Вы с ума сошли, кажется?
Его губы кривятся.
— Пока еще нет, — с странной печалью отвечает он.
Но она не слушает. Она озабочена.
— Стой, извозчик! Возьми деньги. Вот наш переулок. Я здесь слезу. Я не хочу, чтобы вы меня провожали, Марк. Прощайте!.. Не сердитесь на мою резкость. Но вы сами виноваты. Никогда не встречайтесь со мною на улице! Никогда не пишите мне! Не преследуйте меня, ради Бога! Вы знаете, что я бессильна перед вами. Но я все-таки верю в ваше великодушие, Марк… Я умоляю вас отстраниться. Прощайте!
Она вырывает свою руку и бежит.
— До свидания! — отчетливо и спокойно говорит он вслед.
Вздрогнув, она оглядывается. Он высоко поднимает шляпу в знак прощания.
Ока бежит дальше, не оборачиваясь.
Конец… конец… Всему конец!
— Боже!. Как ты нас измучила!.. Где ты была?
Этим возгласом встречает ее сестра. Петр Сергеевич молчит, но Маня чувствует, что он тоже недоволен. И лицо ее вспыхивает. «Промолчу. Скоро конец».
— Или ты у Сони была? — упавшим тоном спрашивает Анна Сергеевна. — Да… Тебе телеграмма…
— Где? Где?.. Давно?… Аня… Ради Бога!
Петр Сергеевич идет в ее комнату и подает ей бланк.
ШТЕЙНБАХ В МОСКВЕ. ТРЕБУЮ, ПРОШУ НЕ ВИДЕТЬСЯ. БУДУ СКОРО. ВАЖНЫЕ ДЕЛА.
Бумага скользит из ее рук. Анна Сергеевна подхватывает ее и читает.
— Дурные вести, деточка? — ласково спрашивает Петр Сергеевич.
У Анны Сергеевны холодеет на сердце, когда она видит лицо Мани. Такая молоденькая. Почти девочка! А какое скорбное выражение! Вот она — любовь… И теперь ей уже не завидно.
— Аня, — разбитым голосом говорит Маня, и глаза ее угасли. — Я очень устала… Я лягу…
— А чай как же? Сейчас будет готов, самовар.
— Нет, я устала. Поцелуй меня, Аня! И ты, Петя, тоже. Покойной ночи!
Когда она выходит из комнаты, брат с сестрой обмениваются быстрым, ярким взглядом. И опускают глаза.
Счастье преступно. Но одиночество так тяжело! Бедная, бедная девочка…
Маня лежит в темноте без сна, с открытыми глазами. Уже за полночь. Ветер налетает и стучит рамами старого дома.
На нее скверно действует ветер. Так было всегда, и в детстве еще. Она боится чего-то. Сердится чаще. Плачет без причины. Страдает бессонницей.
ШТЕЙНБАХ В МОСКВЕ. ПРОШУ, ТРЕБУЮ НЕ ВИДЕТЬСЯ…
А если б он знал!.. Если он узнает…
Она мечется в постели, без сна. Ветер воет в трубе. Так дико, так жалобно. Точно тоскует, плачет. Совсем заснуть невозможно. Наказание какое, Господи!
Где-то в доме шорохи, шаги, шепоты. Ходит кто-то на цыпочках.
Скрипнула дверь. Не спят… А может, это за стеной? Или наверху? Слышен каждый звук в этом старом ящике.
«Пойду возьму книгу… Уже второй час… Все равно не заснешь…»
Она накидывает юбку и платок на плечи. Зажигает свечу и босиком идет в столовую, где оставила журнал.
Вдруг яростный, бешеный визг проносится по дому. Когда Маня растворяет дверь столовой, он догоняет ее из коридора и врывается с нею в комнату.
— «Господи!.. Да что это там?»
Такой звук, точно не в трубе этот страшный визг и рев. Точно распахнулись все окна, все двойные, наглухо замазанные рамы. И вихрь ворвался в дом и воет по-звериному.
Маня дрожит. Как холодно!
Но ничего нет страшного. Пустяки…
Она находит книгу и идет обратно.